Глава 1

Лето на черноморском побережье знойное и душное. Солнце светит, ярко, источая невероятное количество жара. В такие дни как этот, спастись от жары можно либо окунувшись с головой в море, либо спрятавшись в тени деревьев, а мой домик утопает в зелени раскинувшегося вокруг сада.
Я обожаю это место. Абрикосы, персики, яблоки и, конечно, черешня. Это многообразие плодов каждое лето радует глаз и желудок. Пушистые кроны и широкие длинные ветви, в которых я нахожу убежище, избавляют от солнечных лучей, голода и любопытных глаз.
В тот день я сидела на дереве и, ощущая себя на пике блаженства, жевала черешню. Черешня у нас с матушкой вкусная, сочная. Пребывая в приподнятом настроении, я забавлялась, следя за соседями. Это нескромное занятие стало чем-то вроде переменки между уроками.
На дворе стоял июнь. Скоро в город ехать – в институт поступать. Я уныло вздохнула, но очень быстро отогнала грустные мысли, забросив в рот очередную пригоршню черешни, потом осторожно оперлась ногой о забор, отделяющий мой дом от соседского, и устроилась удобней на ветке.
Прямо за этим забором, готовились собирать клубнику. Вот клубника у них, вкуснее нашей, я-то знала это наверняка. Соседский парнишка, Стас, как обычно послушно кивал головой, внимая каждому слову, произнесенному Валентиной Анатольевной, то бишь своей маменькой. Да, да. Называл он ее именно так - маменька.
Так вот, что такого она ему могла сообщить нового, вот убей, не  знаю. Клубнику же собрать, большого ума не надо. Наклоняйся да листики подымай, найдешь ягодку, в кастрюльку бросай.
Тетя Валя объясняла медленно, разжевывая каждое слово, словно перед ней стоял неразумный ребенок пяти лет, да еще плюс ко всему полный дальтоник, без посторонней помощи неспособный определить, где спелая ягода, а где нет. Как у него терпения хватает слушать этот бред? У меня даже глаз дергаться начал, а этот стоит себе с невозмутимым лицом, в руках кастрюлька, слушает. Я смотрела на Стаса, внутренне содрогаясь от отвращения. Мямля!
— Гляди зеленые не рви! — предупредила Валентина Анатольевна, пригрозив сыну указательным пальцем, наверно, чтоб придать значимость ранее произнесенному. Стас кивнул, поспешно отворачиваясь. Что это? Его плечи дернулись, вроде как от смеха…
— Ты все понял? — пухленькие ручки тети Вали легли сыну на щечки. Стас осторожно отнял их от своего лица и что-то тихо проговорил ей, от чего щеки тети Вали прямо запылали от румянца, а сам Стас оставался спокоен и невозмутим. Горячим потоком меня окатило любопытство, мне так хотелось услышать, что именно он сказал, но, несмотря на, то, что действия развивались в метре от меня, услышать мне не удалось ничего.
— Хорошо, Стасик, — смиренно пробормотала Валентина Анатольевна, взяла кастрюльку и пошла на другой конец грядки.
И тут веселье вернулось ко мне. Стасик! Ой,  держите меня, сейчас лопну! Стасик! Когда я слышу это имя, представляю рыжего, толстого, усатого таракана, но уж никак не долговязого Стаса с длиннющим носом на бледном лице.
Плечи мои начали вздрагивать, одна рука крепко зажимала рот, уже давно готовый выдать мое месторасположение, вторая пальчиками перекатывала косточку.
Рогатка вынырнула из кармана, план был готов, попутно рассчитана траектория полета косточки. Очень хотелось вывести Стаса на эмоции. Мне иногда казалось, что он бесчувственный чурбан. Гонимая своей обычной идеей, я прицелилась и выстрелила.
Косточка выскользнула, я притаилась, делая ставки. Куда она угодит? Скорее всего, в плечо, хотя целилась в лоб. Теряю сноровку… а все матушка. Вбила себе в голову, что мне надо в институт поступать. Вот и от работы домашней освободила. Готовься, доня, к экзамену.
Пальцы сжались в кулак, зубы вгрызлись в костяшки. Блин! Я оказалась права, косточка стукнулась о плечо Стаса и, оттолкнувшись, исчезла в траве. Стас хоть и мрачный и немногословный, но глупцом его назвать, конечно, нельзя.
Лишь только сие действие имело место быть, его глаза тут же устремились к дереву, в кронах которого я пряталась. Его взгляд быстро нашел меня, чему я очень удивилась, но вид мой остался невозмутимым и, может чуточку, нагловатым. Сорвав с ветки несколько ягод, я забросила их в рот и принялась смачно жевать. Че смотришь, мол? Не я это.
В уголках его губ залегла едва заметная улыбка, в глазах – штиль. Мое сердце неожиданно замедлило ритм… Потом он отвернулся и продолжил собирать клубнику, так ничего мне не сказав.
Вот такой он этот Стас. В любой ситуации, на голову выше всех. Досадливо выплюнув на землю косточки, я насупилась.
Они собирали клубнику, а я трескала черешню, пока живот не свело по нужде. Закопошившись в ветвях, я уже приготовилась потихоньку спуститься, как вдруг…
— Светка! Куда запропастилась эта девчонка!
Я застыла на месте. Это был голос матушки. Голос возбужденный и крайне недовольный. Я не была напугана, но перспектива быть пойманной на дереве меня не обрадовала. Матушке это, конечно, не понравится, я опять получу нагонай.                       
      Приложив ладонь ко лбу «козырьком», мама обвела взглядом наши владения и еще раз выкрикнула мое имя. Не получив от поисков ожидаемого результата, она вздохнув, сорвала платок с головы, встряхнула его и заново повязала на голову. Эти спонтанные и абсолютно бессмысленные движения только подтвердили мое предположение – матушка взволнована.
Теперь ее внимание привлекли соседи. Матушка, свернув на стежку, отделявшую помидорную грядку от огуречной, приблизилась к забору. И вот она уже стоит в опасной близости, точнее, у самого дерева, с которого я не успела вовремя слезть. Руки упали на плетень и, привстав на цыпочки, мама громко позвала соседку:
— Валь! Здравствуйте. Не видели мою?
Сбор урожая тут же прервался. Соседи, как по команде, одновременно выпрямившись, повернулись к матушке. Тетя Валя поставила кастрюльку с клубникой на тропинку.
— Собирай, собирай, я сейчас, — скомандовала она сыну, вытирая руки о фартук. — Парой слов перекинусь с Галкой.
   Я, притихнув и стараясь не дышать, переводила встревоженный взгляд с невозмутимого лица Стаса на раскрасневшуюся матушку. Стас поздоровался с моей мамой и нагнулся к очередному кусту клубники.
Его руки быстро обобрали куст, и когда ягоды перекочевали в кастрюлю, перешли к другому. Проследив за нехитрыми движениями ловких рук, мои глаза вернулись к матушке. Ее нетерпение было очевидно и сердобольная соседка, это заметила сразу.
Валентина Анатольевна, стояла, обмахиваясь кистями рук словно веером, лицо сияло от любопытства.
— Нет, Гала, не видела, — звонко ответила соседка и сразу, без вступлений, перешла к заинтересовавшей ее детали. — А ты, что такая запыхавшаяся?
— Ох! — мама поправила косынку, продолжая выискивать меня глазами. — Посылка мне пришла на почту. Просят забрать нынче. А у меня план не выполнен, вот пришла за Светкой. Ее отправлю на свеклу, а сама на почту поеду.
— Да что ты? Посылка? От кого? — посыпались вопросы.
Жизнь в деревне легкой никогда не бывает, особенно летом. Летний день – зиму кормит, это я знала не понаслышке. Работы – хоть отбавляй, зато развлечений почти нет. А народу зрелищ хочется, так же как и хлеба. Единственное чем себя балуют местные мужики это – чачей, а бабы наши находят удовольствие в судачестве, да перемывании друг другу косточек.
Валентина Анатольевна, сгорая от любопытства, ждала ответа, и ее лицо от нетерпения совсем вытянулось. А мама молчала, продолжая глазами рыскать по огороду. Довольно быстро сообразив, что соседка о посылке больше ничего не скажет, тетя Валя крикнула через плечо:
— Стасик, может ты видел? — в голосе сочилось разочарование.
«Вот настал мой звездный час» - с ужасом подумала я, и в животе запульсировал хрустальный комочек, выбрасывая множество острых, как лезвие бритвы, иголок.
Стас присел на корточки, сощурив глаза от слепящего солнца.
— А как же, маменька. Вон она. — Ткнул пальцем на меня и услужливо добавил. — Черешню ест.
Вот курва! Сдал таки.
Матушка повернулась в сторону указанную Стасом, широко распахнула глаза и тихо ахнула.
— Опять на дереве! Да еще и с рогаткой! — мотнув головой в сторону, она беззвучно застонала, поняв, что это орудие я могла использовать только против двух человек, и очень надеялась, что соседка не попала под обстрел. Я громко сглотнула, тупо пряча рогатку за спину, но ослушаться матушку не посмела. Мама украдкой оглядела соседку. Вид тети Вали не выдавал признаков борьбы, но это меня не спасло.
— А ну слазь! Живо!
Пока я слазила, а надо отдать должное, делаю я это быстро, матушка  оказалась подле меня и, скрестив руки на груди, с недовольно видом следила за мной. Она два раза тихо прошипела: «Платье одерни» а на третий сделала это сама. Глаза нерадивой дочери смотрели исключительно в землю.
Соседка раскраснелась от удовольствия, жадно смотрела на нас, но матушка не любившая сцены, устроенные на людях, хотя и в глазах застыл прямой упрек, от комментариев воздержалась. К величайшему разочарованию соседки, вместо этого схватила меня за руку и быстро зашагала в дом, а я тащилась сзади, прикидывая в уме, как отомстить поганцу.
Как только мы зашли в хату, я с размаху плюхнулась за стол, рассеянным взглядом скользнув по разложенным в творческом беспорядке учебникам и тетрадям. Я уже догадалась, к какой категории можно отнести предстоящий разговор, и эта догадка меня не радовала.
Чтобы как-то успокоиться, я схватила ручку и принялась выводить замысловатые узоры на тетради, оценив тщетность этого занятия, легким движением указательного пальца пустила ручку в полет.
Матушка, скрестив руки на груди, тихо причитала, обмеряя шагами комнату.
—  Светка! Тебе сколько лет? Пять? Всему есть предел! И моему терпению тоже!
— Как… — начала я, пытаясь собраться с мыслями, нужно попытаться перевести разговор в менее опасное русло.
— Каким образом ты так быстро вернулась? Что там с посылкой?
— Не дури, Светка! — мигом раскусила меня матушка, пресекая попытки увильнуть от разговора. Но попытаться стоило.
— Опять за старое взялась?
— Мам, я один раз всего, — горячо оправдывалась я, — Это не считается!
Кровь хлынула к щекам. Я безрассудная девушка, но даже я от своего поступка ощущала неловкость. Но как устоять перед соблазном подпортить соседу нервишки? А тут еще рогатка по пути в сад на глаза попалась. У этого качества есть определение – импульсивность.
— Один разок? —  она задохнулась от возмущения. — Не считается? Ты чем весь день занималась? Нет, не так. Ты чем должна была заниматься?!
Мама подошла к столу и взяла первый попавшийся учебник.
— Что сегодня выучила?
— Мам, я тебя умоляю! — застонала я. — Ты, что проверять меня вздумала?
Это, конечно, идея забавная. Мама закончила всего три класса, и каким образом решила проверить мои знания, я представления не имела.
— А чего ты так настаиваешь на моей учебе? — разозлилась я, и вырвав учебник из ее рук, зашвырнула в угол стола.  — К чему она? Ведь все, о чем ты твердишь мне с утра до ночи, так это «Светка, ты выросла, замуж пора» «вот как нарожаешь мне внуков!». А рожают не по математическим прогрессиям!
Я решила взять ее штурмом. Вначале она действительно не нашлась что ответить. Нижняя губа отвисла, брови взметнулись к корням волос.
— А ты сама покумекай! Что для тебя лучше, строчить на бумажке при начальнике каком, или мешки с фуражем ворочать? — Она говорила быстро, будто боялась сбиться с мысли. — И не выкручивайся! Поступать уже передумала?
— Мам, ты ж знаешь, если я обещала поступить, то так оно и будет.
— Да-да надеюсь, я доживу до этого. — Вдруг она замолчала, потерла усталые глаза, зарывшись лицом в ладони,  и уже тише продолжила: — Я устала ждать, когда ты повзрослеешь, может жизнь вдали от дома тебя уму разуму научит.
Так… теперь ясно. Разочаровала я ее. Сначала я сильно огорчилась, но огорчение сразу сменилось досадой, а досада поменялась на раздражение. Ну и пусть! Я такая, какая есть, такой меня воспитали.
— Светка! — окликнула она. — Тебе о другом думать пора. Тебе восемнадцать осенью стукнет. Тебя ж и замуж никто не возьмет.
Вот, а я все гадаю, когда она это скажет.
— И не надо. — Фыркнула я, распределяя прядь светлых волос равномерно по лицу, рассчитывая спрятаться от пытливого матушкиного взгляда, сильно задетая ужасной догадкой. — Сама проживу. Ты сама посуди: какая из меня жена?
В моем понимании жена, это дама с половником и в цветастом передничке, за который держится свора сопливых ребятишек… брр. Противно. Посему об этом лучше не думать.
Мысли отпечатались на лице, придав ему оттенок брезгливости, и матушка обеспокоенно цокнув языком, тяжело вздохнула.
— Бабе трудно без мужика жить, — уже мягче сказала она. — Посмотри на меня. Как отец твой умер, так я одна за двоих работаю. Руки совсем огрубели, лицо морщинами изрыто. Кто скажет, что мне сорока нет?
Матушка правду говорила, после смерти отца прошло пять лет, за которые она состарилась на все пятнадцать. Вот только не от работы это тяжелой, а от одиночества. Любит она отца и плачет по нем до сих пор.
В тот момент мне так стыдно перед ней стало. Она все ждала, когда я вырасту, помощницей называла, а я…
— Вот на соседку посмотри, — продолжала мама. — За двумя мужиками живет, как у Христа за пазухой,
Я удивленно приподняла бровь и хотела, было, сказать, что не два, а максимум полтора, но поток сарказма предусмотрительно прервала. Перед мысленным взором всплыло лицо виновника моих несчастий, того, по чьей вине мне приходится выслушивать все это.
Хотя я и была зла на него, но не отметить не могла, что за время, которое я его не видела, он изменился, и теперь прежняя подростковая угловатость обросла мышцами, бугрящимися во время каждого движения.
Не видела я его около года. Стас учился в Москве, и это было еще одно неоспоримое достоинство, за что он и возглавлял тройку завидных женихов в нашей деревне. Почему-то мне показалось, была связь между этим фактом и тем, что матушка так упорно заставляет меня поступать именно в тот институт, где учится мой длинноносый сосед.
Мама продолжала читать морали, а я пыталась убрать навязчивые мысли из головы. Она понимающе хмыкнула, и я вынырнула из раздумий. Мама не выглядела рассерженной, но без сомнения мое невнимание было примечено. Я состряпала серьезную мину и принялась слушать.
— Вы, молодые, спешите жить, — продолжала она, — как мотыльки летите к пламени, а для чего? Все мы однажды встретимся в одном месте… думаешь, что жизнь знаешь лучше моего? Что я старая и мне не понять тебя?
Я посмотрела на нее сквозь завесу волос.
— Так оно и есть. Для меня и тридцать лет это, извиняюсь, - древность, а уж тебя – впору вперед себя в гололед пускать, лед присыпать, так сказать.
Порой я сама себе язык готова оторвать, ответы мне диктует не разум, а гормоны. Матушка понимающе кивнула. Если я перешла в атаку, то в проигрыше не буду точно. Она знала это, потому и произнесла свою любимую фразу, которой обычно заканчивала свои тирады:
— Вот вырастишь дитя свое, тогда может, поймешь меня. — Отчаявшись достучаться до моего здравого смысла, она улыбнулась доброй, мягкой улыбкой. —  Ну, иди, умойся. А то ж на люди идешь.
«Закончилось!» - возликовала я. На матушку я управу находила быстро, другое дело отец… он был единственным человеком, перед которым я робела.
Я убрала волосы с лица, смекнув, что ругать меня больше не собираются. Теперь можно проявить любопытство:
— Что за посылка?
Мама сняла косынку и вытерла шею, от жары покрывшуюся мелкими бусинками пота.
— Ума не приложу, — пожаловалась она. — Вроде от бабки какой-то. Наследство.
Наследство? Неужели нам перепало чего? Я присвистнула от удивления и матушка недовольно заворчала:
— Мальчишкой тебе, Светка, родиться надо было. Ладу с тобой никакого. Ну чего ты свистишь? Ты разве видела, чтоб я свистела? Что за привычки ты к себе клеишь?
«Ну вот, опять ее понесло!» - мысленно отметила я, тут же вскакивая со стула. Сегодняшнюю порцию нагоняя я уже получила. Что это за посылка я и так узнаю. Чмокнула матушку в щеку и побежала умываться.
— Платье переодень. Обсмеют, — понеслось вдогонку.
Я скептически осмотрела платье и, обнаружив пару крупных пятен от черешни и разорванный шов, образовавшийся, когда я поспешно слазила с дерева, громко засмеялась.
— Светка! Не гогочи, как лошадь! — проворчала матушка. — Своенравная девка!
Своенравная? Хм… да, в точку.

Перекинув тяпку через плечо, я заковыляла на колхозное поле. Грустить долго я не умею, поэтому день непременно будет занятным.
На колхозном поле я встретила свою подружку Катьку.
— Чтоб мне подавиться, — прозвучала вместо приветствия излюбленная Катькина фраза. — А ты как тут очутилась?
Фраза «Чтоб мне подавиться», одних вводила в ступор, другие ехидно отвечали: «За тобой станется». Катька – настоящая русская женщина. Эдакая пышечка, с розовыми щечками, из-за которых глазки уже с трудом выглядывали. Причем ее мама, а это тот еще кадр, этого совсем не замечала, и не выпускала донечку из дома без пакетика пирожков. Она часто поговаривала: «Моя Катька – баба Царь, идеть, а ее издалека видать!» Лицо Катьки, от таких комплементов, расплывалась в довольной гримасе, и глаза окончательно скрывались из виду.
— Матушка на почту поехала, — пояснила я. — А меня сюда прислала.
— Правильно, Светка. Хватит тебе над учебниками сидеть, того и гляди – умной станешь.
Молодец, Катюх! Подколола, так подколола! Я, скривив губы, усмехнулась. Катька отлично знала, как я над учебниками сижу, пока матушка на работе. Но справедливости ради, скажу что, несмотря на скверный характер, ответственность во мне была. Учеба мне давалась легко, но времени на нее катастрофически не хватало.
Так вот, именно ответственность вынуждала меня идти наперекор желаниям, а также нехватки времени и нет-нет, да и браться за учебник. В общем, я матушке дала необдуманное обещание, а если обещание дано, тут уж ничего не поделаешь. Вот моя болтливость и сыграла ей на руку. В институт мне придется поступить. Вся моя ирония от этих мыслей улетучилась.
Пристроившись рядом с Катькой, я приступила к прополке.  Работала я без энтузиазма, но быстро, к делу подходила старательно, поэтому и результат был соответствующий. Я прополола бы больше, да только Катька заорала в ухо:
— А вот и твой гармонист! Здорово, Вань!
На залитой асфальтом дороге гордо распрямившись, стоял молодой человек невысокого роста с роскошными кудрями цвета ржавого железа. Ванька, вдохновленный вниманием, радостно замахал руками. Я кивнула, и его улыбка стала значительно шире.
Поклонников у меня никогда не было. Может я и нравилась кому, но вслух об этом не говорили. Этот – первый. И отсутствие поклонников беспокоило меня гораздо меньше, чем их появление. Вначале я ему осторожно отказала, но Ванька оказался на редкость настойчив. Моего сердца добивался с завидным упорством.
Вот и сейчас, сюрприз подготовил. Ради меня, за два дня «Катюшу» выучил. Наша деревня махонькая и каждый друг друга знает, и друг о друге в том числе. Вид Ваньки с гармошкой, для многих стал откровением.
Ванька растянул меха гармони и затянул «Катюшу».  Может слух у него и был, но это было задолго до того как медведь основательно потоптался по его ушам, обоим сразу. А голос мгновенно сразил наповал, и чтоб осмыслить всю его мощь (с чего-то он решил, что она заключается в громкости) потребовалось время.
— Ах! Как поет! — прыснула Катька, после недолгого замешательства.
— Ага. Как будто у него в штанах кто-то сидит и пилой орудует.
Мы захохотали, а Ванька тем временем уже народ вокруг себя собирал. Реплики народа были разные, но содержание – примерно одно.
— Ты поосторожней с кавалерами-то, а? — посоветовала Катька. — Так и оглохнуть — нечего делать. — Она поспешно отвернулась, но я сумела перехватить недовольный взгляд.  — Сказала б ему, что не нужен он тебе!
— Говорила, — я вытерла набежавшие на глаза слезы, а из головы не выходил взгляд подруги. К чему бы это?
— А чего он тогда за тобой таскается? — вопрос прозвучал скорее как упрек.
— Почем мне знать? — осторожно спросила я, но не выдержала и вспылила. — Слушай, что ты пристала! Не ко мне он.
Я это брякнула, не подумав. Просто чтоб она отвязалась от меня, и не могла никак предвидеть, что подруга так отреагирует на мои слова.
— Чтоб мне подавиться! — глаза Катьки недоверчиво прищурились. Я попыталась сквозь глаза проникнуть в ее мысли.
— Так он же это… на меня даже не глядел... — растерянно бормотала она.
— Катюх, ты чего? — забеспокоилась я, примечая, как та побледнела.
— Светка, прости… — Катька швырнула тяпку в сторону и схватилась за голову, если раньше я беспокоилась, то теперь начинала паниковать.
Я подскочила к подруге и отняла ее руки от лица.
— Кать, да за что мне тебя прощать? — успокаивала я. — Ты ж такая замечательная, добрая!
Катькины руки прильнули к груди, а глаза нашли Ваньку, и тут до меня начало доходить.
— Светка, поклянись, что наша дружба вечна! — потребовала она. — И никакие Ваньки ей не помеха!
— Клянусь! — торжественно произнесла я, скрывая облегченную улыбку.
— Всегда думала, что он за тобой бегает… Я ж не сразу поняла, даже когда он Катюшу затянул. Не понимала, пока ты не сказала.
— Чего я сказала? Ничего я не говорила…
Да, но и не отрицала, спохватилась я. Как быть?
— Ладно, Свет… — теперь она меня успокаивала. — Прости еще раз…
— Кать, да… 
«Ну и что ты скажешь?» - ехидно поинтересовался внутренний голос. В самом деле, как я вляпалась в такую ситуацию? Внутри сражались два голоса. Один правильный, и он твердил, что нужно сказать правду и стойко выдержать последствия, а второй велел правильному заткнуться.
Первый продолжал трепыхаться, напоминая о недавнем самоанализе насчет ответственности, который вот-вот треснет по швам. Ответственный человек не станет врать подруге, но второй голос тут же нашелся: «Никто не врал».
Воображение услужливо нарисовало сочную картинку, вот я говорю Катьке, что она ошибается, и Ванька по-прежнему таскается за мной. Вот Катька начинает обороняться, не стесняясь в выражениях, я быстро подхватываю…
Делов-то —  промолчать. Я струсила, и в неравной борьбе второй одержал победу.
Катька замолчала. Так я и обнаружила второй способ заставить ее это сделать. Первый – дать пирожок. Катька до самого вечера не сводила с Ваньки изучающего взгляда.
Гармошку у него, конечно, отняли, и петь не давали, вместо этого дали тяпку и два ряда свеклы. Фырча и пыхтя от натуги, Ванька быстро продвигался к нам, под недовольное ворчание наблюдателей. Халтурщик, мол. Но Ваньку эти комментарии не волновали.
Ванька косился в нашу сторону, Катька в его, так прошел день.
Усталость давала о себе знать. Тяпка яростно впивалась в землю, обрабатывая последний куст. Голова гудела от жары, раскалываясь от копошащихся внутри мыслей. Как от Ваньки отделаться? Что Катьке сказать? но и этого Создателю было мало.
— Управилась? Пора домой возвращаться. Твоя маменька беспокоится.
Я не могла поверить своим ушам. Может так жара на меня подействовала? Я зажмурилась и помотала головой. Открыла глаза. Ошибки нет. Передо мной стоял Стас, лениво облокотившись о ствол ракиты, на губах та же кривая ухмылка, в глазах штиль, провоцирующий меня на ядовитый ответ.
— Это у тебя – маменька, а у меня – матушка. — Огрызнулась я.
Стас хмыкнул, в глазах заиграла смешинка, но всего на одно мгновение.
О чем он думает? Лицо безмятежно, поза непринужденная, плечи расправлены… плечи… да, плечи широкие, рубашка распахнута, грудь без  волос. Почему-то я всегда думала, что волосы на груди у мужчин это дело времени, они свидетельствуют о зрелости. Наверно потому что у моего покойного отца она была покрыта черными завитушками, а у этого ни волоска. Мои глаза не спеша поднялись вверх.
— Нравится?
Я вздрогнула. Все мысли сразу же вылетели из головы, словно стайка испуганных воробушков. Щеки запылали, я опустила ресницы, что мне совсем не свойственно, не сразу сообразив, что именно меня смутило. Потребовалась пара секунд, и мысли собрались в кучку. Итак, мой откровенно разглядывающий взгляд, был замечен противником.
— Не очень, — я вскинула голову, ножка нетерпеливо отбивала чечетку, выдавая волнение.
— Но все-таки нравится, — мурлыкал Стас.
— И все-таки не очень! — передразнила я.
— Ладно, ладно, — успокоил меня Стас. От его спокойной уверенности повеяло холодом.  — Не очень, значит не очень. Давай тяпку.
И протянул руку. Я покосилась на нее с подозрением.
— Тебе зачем? Поработать решил?
— Да нет, девке одной, вредной, помочь хочу.
— А не поранишься? — съязвила я.
— Ну, нервы у меня крепкие, ее склочный характер как-нибудь выдержат.
Он был доволен собой. Опять кривая ухмылка играет на губах.
— Склочный?! — взвизгнула я, широко открыв рот. Так со мной еще никто не осмеливался разговаривать! Дальше - больше. Я впервые в жизни не успела едко ответить на одну колкость, как меня огорошили следующей.
— Свет, ты это… — он почесал затылок, — челюсть подними, не дай Бог, споткнешься!
«Это и есть скучный и мрачный Стас?» – растерялся внутренний голос. Мы стояли несколько секунд неподвижно. Я - испепеляя его взглядом, он - саркастически улыбаясь.
— Да ты… ты…— как на зло ни единой приличной мысли.
— Что б мне подавиться! Ты покраснела?
— Замолчи! — рявкнула я на неизвестно откуда вынырнувшую подругу.
Стас поздоровался с Катькой и едва заметно кивнул покрасневшему от ревности Ваньке. Ванька, видя, чем дело пахнет, тяпкой заработал усердней.
Катька продолжала подозрительно стрелять по мне взглядом.
—Так-то, Светка, ты мне подругой считаешься? — удивленно протянула она.
— Да о чем ты?! — я от злости крепко стиснула зубы, и слова получались сдавленные.
— Ой, ладно! Успокойся, — она подкатила глаза и, кивнув головой в сторону Стаса, шепнула, — а он ничего… это… вырос!
— Поболтали и полно, — оборвал ее Стас. — Я обещал твоей матушке затемно домой тебя привести. Кать, ты с нами?
— Да чего уж вам мешать буду?! Третий лишний, — констатировала она. — С вами и так все понятно.
Я зашипела словно разъяренная кошка, но внимание Катюхи было обращено только на Стаса.
— Это и есть женская логика? — чопорно спросил Стас.
И тут я поняла, что единственная возможность не остаться со Стасом с глазу на глаз, а мне этого страсть как не хотелось, это уговорить Катьку пойти с нами. Но та почему-то артачилась и я, опять во вред своему самоанализу, решила играть не честно.
— Пошли вместе, — предложила я, — я Ваньку позову.
Пока я, сгорая от стыда, перечисляла в голове различные варианты названий таким подругам как я, Стас медленно повернулся ко мне. Я избегала прямого взгляда, для которого была чересчур сконфужена собственной подлостью. Могу поклясться, он видел мои мысли насквозь, без труда извлекая нужную информацию.
— А идея хороша! — обрадовалась Катька, потирая руки.
Я украдкой наблюдала за Стасом, он все еще смотрел на меня, только теперь без любопытства, разочарованно. Разочарование мелькнуло и быстро исчезло. Интересно о чем он думает? Пришлось напомнить себе, что на это мне глубоко наплевать и отвернуться.
В тот момент и Ванька подоспел. Гармошка в одной руке, другая угрожающе застыла на поясе. Глаза покраснели, щеки надулись, сразу видно, парень зол и обижен. А Стас этот… Непостижимым образом ему удавалось скрывать эмоции, чувства, мысли. Мне это было не по силам. Я – вулкан, в любую минуту готовый взорваться.
Так и складывались наши отношения. Я пыталась вывести его из себя, но, ни разу мне это не удалось, а он постоянно надо мной подтрунивал, в результате оставался невозмутим, а я кипела от бешенства.
Он был для меня загадкой, разгадать которую мне уже не удастся.
— Здорово, Стас, — Ванькин голос звучал сурово.
— И тебе не болеть — Стас пожал протянутую руку.
— Далеко собрались?
—Домой, Вань, куда ж еще? Ты с гармошкой? — брови взметнулись вверх, еще Стас присвистнул, придав больше значимости сему факту.
Я готова была сквозь землю провалиться. Конечно, оставалась еще слабая вероятность, что мое желание сейчас осуществится и Ванька неожиданно и навсегда влюбится в Катьку. Пусть Ванька ей не нравился, но для женского самолюбия полезно иногда заводить поклонников, хотя бы одного, и пусть даже такого нерадивого как Ванька.
— Да. Песню выучил. Катюшу.
Стас вновь посмотрел на меня, внимательно, потом на Катьку – удивленно.
А Ванька откровенно любовался моим смущенным видом.
— Хорош морды корчить, — буркнула Катька, отвесив ему тяжелую затрещину. — Чай, не обезьяна. Пошли домой, стемнело уже.

Больше за всю дорогу мы со Стасом не обмолвились ни словом.
Я машинально перебирала ногами, пока не уперлась плечом в дверь своей калитки. Как быстро мы добрались до дома.
— Светка! — крикнула мама. — А ну заходи в хату. Спасибо тебе Стас, что проводил ее.
— Обращайтесь, теть Галь. Пока, Свет.
Я попрощалась с друзьями и погруженная в свои думы поплелась за матушкой.
Как только я перешагнула порог дома меня, словно окатили кипятком. Что-то изменилось, меня хлестнула волна этого изменения. Слишком явно ощущалось чужое присутствие. Я могла поклясться, что за мной украдкой наблюдают. Ненавязчиво, даже как-то нежно, словно пробуя меня на податливость. Я насторожилась.
Наш маленький домик имеет две комнаты одна - просторная, другая – крошечная. Одна из этих комнат, та, что поменьше, принадлежит мне, а вторая часть нам с матушкой обеим. Обычный деревенский дом. Печь, невысокая кровать, деревянный стол и лавка. Глазу зацепиться за что-то необычное не удалось.
Мама вынула из печи дымящийся котелок. На столе появились огурчики и квашенная капуста. Кисленька, хрустящая. Есть мне почему-то не хотелось. Поковырявшись в тарелке, я брезгливо ее отодвинула.
— Что такое? — улыбалась мама. — Есть не хочешь? Уж не влюбилась ли моя девица?
Я не слышала ее, вновь прожженная уколом, бессмысленным, тревожным, и рассеяно обернулась, не в силах отделаться от ощущения постороннего взгляда.
— Мам, я лучше прилягу. Устала.
Мама проводила меня долгим загадочным взглядом.
Полумрак моей комнаты дышал мягким спокойствием, но, плотно прикрыв за собой дверь, я нервно повела плечами. Тишина. Но это была не пустая тишина. Это была тишина, наполненная звуками. Безмолвными, сводящими с ума звуками.
Что-то не так. И это что-то тихонько сквозило по периметру комнаты, обдавая спину холодом, вынуждая настораживаться, всматриваться в полумрак. Тот, чей взгляд я постоянно ощущала, находился здесь. В моей комнате.
Я вросла в тишину, стала с ней одним целым, чувствуя каждый сантиметр пространства. Быстро нащупав на столе керосинку, чиркнула спичкой и зажгла лампу. Глаза сощурились от света, быстро наполнившего комнату. Но странное чувство не ушло с полумраком. Я осмотрелась и была удивлена, когда у подножия кровати увидела старинное зеркало.
Зеркало в красивой рамке покрытой причудливой резьбой, миниатюрными обнаженными телами мужчин и женщин. От увиденного горло свело судорогой. Я всегда боялась зеркал. С самого раннего детства во мне жил этот страх.
Никогда не смотрела в зеркало ради праздного любопытства, я это делала только в случае крайней необходимости. С течением времени тот трепещущий ужас прошел, но осталось неудобство, которое я всегда ощущала перед зеркалом. Девицы моего возраста, зеркальца таскали в карманах или маленьких сумочках, но я — нет.
Я несколько минут в нерешительности топталась на пороге комнаты, не зная как побороть растущую тревогу. Зеркало будто звало меня, притягивало и манило.
— Мам! Что это такое? — много усилий было вложено, для того чтобы голос не дрогнул.
— Это раритет, — последовал сводящий с ума ответ. — Красота, да? — мама быстро появилась в моей комнате, уже в ночной рубашке, и с удовольствием покрутилась у зеркала. — Ему больше трехсот лет и досталось оно ТЕБЕ в наследство от дальней бабки.
— Какой бабки?
— Не знаю.
Причем странным было не только то, что бабка, которую никто из моей семьи и в глаза-то не видел, оставила нам столь ценную вещь, но и то, что предназначалось она конкретно мне.
Мама поцеловала меня и выпорхнула в дверь. А я стояла, не зная, какого еще сюрприза мне сегодня ожидать. Подарочек хорош, ничего не скажешь. Наконец я решилась и подошла к кровати. Не то чтобы я поборола свои эмоции, нет. Просто пересилила себя.
Почему мать его повесила в мою комнату? Ах, да. Подарок предназначался мне. Я всеми силами старалась не обращать внимания на зеркало, поворачиваясь к нему различными сторонами своего тела, но взгляд ни на секунду не останавливался на нем. Я делала вид, что его тут нет. Просто нет.
Платье безвольно повисло на стуле, и я легла в кровать, с трудом удержавшись от соблазна залезть под одеяло с головой, спрятавшись от  серебристого ока жуткого подарка. Тело напряглось, как перед прыжком, потом вздрогнуло и замерло в диком оцепенении.
Сквозь громкий стук сердца я услышала, нет, скорее ощутила, как рядом со мной шелестнула простынь, и кровать едва заметно прогнулась, будто на нее опустился некто почти невесомый. Это был страх.
Я лежала без сна, маясь и ворочаясь с бока на бок и это было странно для меня. Я никогда не мучилась бессонницей. Но этот магический предмет путал мои мысли, и к полуночи я окончательно потеряла покой. Мне мерещилась неизвестная бабка, которая просила меня взглянуть в зеркало, ее хриплый голос был тих, но очень настойчив. Она, как назойливая муха вилась и кружилась над кроватью, проникала в мое сознание и вносила смуту в душу, но я упорно не размыкала век. Голос слышался то справа, то слева, то сзади, то спереди. Она дышала моим страхом, она впитывала его.
И вот горячее свидетельство моего трепета солеными каплями покрыло тело, сознание было готово покинуть помутившийся разум… я засунула голову под подушку и некоторое время пролежала с закрытыми глазами, не прекращая повторять: «Это воображение, это игра воображения…» 
К утру я в это поверила, и меня сморил благодатный сон. Это была первая перемена в жизни, которая меня не очень обрадовала…

Отредактировано Алена (2009-09-24 13:40:47)