Глава 1

Мысль о том, что моя жизнь могла сложиться иначе, постоянно присутствовала в голове. Тот судьбоносный день начинался обычно.
Я сходила с ума от безделья, а Катька от моего соседа.
— Чтоб мне подавиться! А он изменился, — протянула она, дожевывая пирожок. Фраза «Чтоб мне подавиться», одних вводила в ступор, другие ехидно отвечали: «За тобой станется». Катька – настоящая русская женщина. Эдакая пышечка, с розовыми щечками, из-за которых глазки уже с трудом выглядывали.
Подружка словно приросла к подоконнику, и вот уже битый час наблюдала за моим соседом, а тот не ведая, что оказался в центре ее внимания, продолжал заниматься обычной деревенской работой - чистил курник.
Солнце стояло в зените. Голова от жары соображала медленно, делать ничего не хотелось, и от этого скука ощущалась острее. Тут еще Катька со своими томными вздохами.
— А он это… возмужал. Смотри ручища какие! Ой! Когда ж он майку скинет?! О! Глянь! Опять вышел!
— Небось, с полной лопатой! — не удержалась я. — Кать? Тебе всерьез это нравиться? У меня тоже есть курник. Может, почистишь? Ты только представь, ты курник чистишь, а Стас за тобой наблюдает и все ждет, когда ж ты майку снимешь.
Катька оторвалась от окна, даже жевать перестала.
— Скажешь тоже, — и снова принялась пожирать глазами моего соседа. — Ты чего злая такая?
— Скучно, — ответила я, шумно зевнув.
— Да ну! С таким-то соседом! Так и смотрела б на него, не отрываясь!
— Да ты и не отрываешься, пялишься на него уже час! Постыдилась бы!
— Ой-ой-ой! Скромница! — повернула ко мне голову цкнула языком и опять высунулась в окно
— Ты, Кать, это… еще похлопай ему. Может, станцует.
— Ш-ш-ш! Не мешай!
Я махнула рукой и отошла от окна. Обессилено шмякнулась на стул и опустила уставшую от скуки и жары голову на стол.
— Подруга умирает, а она на пацана глазеет! Забыла, как мы его колотили в детстве?
Катьке мои слова были до лампочки.
— Да когда ж он… жарко ведь! Ну же! Смелей!
— Скукотища! Кать, а, Кать, а пойдем к морю? Покупаемся!
Мои слова утонули в оглушительном визге, я не сразу сообразила в чем дело, поняла только после того как Катька с поразительной прытью для толстушки, распласталась под подоконником.
— Сня-я-ял? — лениво протянула я.
Катька, сияя от радости, показала мне два больших  пальца и довольно кивнула.
Я посмотрела в окно. Мой взгляд перехватил Стас, нагло ухмыльнулся и вошел в курник.
Вот, блин! Черт! Он подумал, что это я орала? Этого только не хватало.
Он, наверняка, знал, что в деревне только и болтают что о его персоне.
Прошлым летом спокойствие в деревне взорвало его решение поступать в Московский институт. Бабы наши хихикали за его спиной, не понимая, зачем вообще нужно высшее образование. Чтоб коров доить? Или огород пахать?
Количество перелусканых семечек за этими переговорами, ни в коей мере не идет в сравнение с тем, сколько источилось зубов за минувшую неделю. Девок на выданье – пруд пруди, а москвич, поди, всего один!
Катька тихонько млела от счастья, скрючившись на полу до тех пор, пока Стас не закончил убирать куриные… в общем, дождалась пока он уйдет.
С дурацкой улыбкой от уха до уха, она подошла ко мне.
— Думала, никогда не уйдет.
В ответ я обиженно надулась.
— Ну ладно, Светка, не дуйся. Я тебе вон че сейчас расскажу. Помнишь бабку Нюру?
— Помню ли я бабку Нюру? — сразу оживилась я. — Ты не побоялась об этом спросить?
Помню ли я бабку Нюру? Да любой, кто ее хоть раз видел, не забудет в жизни никогда! Зловещая скрюченная бабка с огромной бородавкой на длиннющем носу! В каждой деревне наверно есть колдунья. И у нас была. Померла на прошлой неделе.
— Говорят, родственники так и не приехали добро забирать. Вот я и подумала, а что если мы сгоняем туда? Полазим по хате, может там котел есть, где она зелья варила и старая потрепанная книга заклинаний. Или палочка волшебная.
Про палочку Катька, конечно, загнула. Бабка Нюра на фею даже издалека не походила. А вот про котел и книгу…
Короче, идея мне очень понравилась. И уже через пять минут мы вприпрыжку бежали по деревенским огородам, захлебываясь предвкушением грядущего приключения.
Дом заброшенным не казался. Бабка Нюра, хоть и была колдуньей, но не чистоплотной назвать ее нельзя. Огород выполот, двор подметен, на воротах краска еще не облупилась.
Во дворе Катька неуверенно замялась.
— Слушай, Светка…
Я изучала замок на двери в хату, прикидывая в уме, как его сломать, но испуг, звеневший в голосе подруги, уловила.
— Ты чего, Катюх? Струхнула?
— А вдруг она… ожила? Ой, чует мое сердце зря мы сюда пришли.
— Ты давай, ерунды не говори. Как она может ожить? Она ж умерла. Ее в гроб положили и закопали.
— Ну и что?
Признаюсь, вопрос застал меня врасплох. Для меня все было ясно. Бабка умерла, ее похоронили – точка.
— Она - колдунья, — зашептала Катька, боязливо озираясь по сторонам. — Могла и из могилы выбраться.
— Но ее ж не с топором похоронили! Даже если она и ожила, выбраться уж точно теперь не сможет.
Я засмеялась, обратив внимание, как вздрогнула Катька, когда я произнесла «даже если она и ожила».
— Слушай, помоги лучше замок открыть. Заело что ли?
Может ключ поискать?
— Что б мне подавиться, если это нужно делать. 
Не обращая внимания на нелепости, которые говорила моя подружка, я вышла во двор и огляделась. Куда старуха могла спрятать запасной ключ? В сарай?
Старенькая дверца со скрипом отворилась, и я нырнула в темноту сарая. Здесь должны быть крючки, у нас дома на таких висят старые вещи,  под которыми матушка прячет запасные ключи, и всякие полки, с банками для удобрений и прочей ерундой. Проблема заключалась в том, что я ничего не видела. В сарае было темно, как у Ваньки (моего ухажера) в голове.
Растопырив руки, я принялась ощупывать стены. Так – полку нашла, на полке что-то мягкое…
Рука  исследовала мягкий пушистый комочек. Наверно, шапка. Я приподняла ее, возможно под ней ключики.
Внезапно мягкий комочек зашевелился, и на нем появилось два глаза. Они рассерженно сузились, комочек выпрыгнул из моих рук и грозно зашипел.
Черт! Я испуганно заморгала, из горла рвался вопль, но от страха с губ слетел лишь слабый писк. Это я потом поняла, что это был кот. Самый обычный кот, возможно не в меру раскормленный, но тем не менее.
А вместе с котом на пол что-то упало, громко звякнув.
— Пошел вон, засранец! — проворчала я, наклоняясь к полу, у меня мыслишка появилась, и от нетерпения чесались руки. Упал наверняка ключ.
Так и есть, но только кот его не хотел отдавать. Он угрожающе шипел, скалился, глаза яростно сверкали. Мою руку, скользнувшую по полу, немедленно царапнул когтями.
— С-с-с! Паразит! А ну брысь!
В ответ кот зафырчал и принял боевую стойку. Я как-то читала, что в древнем Египте, для охраны специально тренировали кошек, в книге было написано, что кошки отличаются кровожадностью и жестокостью. Тогда, поглаживая свою кошку Тишку (я сначала дала ей имя, а потом разобралась с полом), мне показалось это глупостью. Но теперь, когда это взбесившееся создание фырчит и прыгает рядом со мной, словно папуас перед огнем, я внезапно полностью поверила в написанное. Ногой что ли пнуть?
— Брысь, сказала! — и, замахнувшись ногой, отшвырнула сумасшедшего кота в противоположную стену.
Хорошо припечатавшись к стене, он шмякнулся прямо на порожние ведра, и они кувыркаясь, покатились по полу. Поднялся невообразимый грохот. Дальше с котом случилась истерика. Он дико взвизгнул, борясь с коварным противником, который звенел то там, то тут, а едва ведра остановились, пулей вылетел из сарая.
Я подобрала ключ и с важным видом вышла из сарая. Катька стояла у дверей хаты, и даже на фоне выбеленной завалинки, выглядела бледной.
— Ты нормально? — ее губы едва заметно шевельнулись.
— Ну да. Сама-то как?
— Я Светка, подумала и решила. В хату я ни ногой!
— Катюха, давай крепись! Я ключик нашла, — и помахала перед ее лицом своей находкой. — Слушай, если что смоемся. Делов-то – в хату зайти! Может, там и нет ничего. Как наш Иван Николаевич говорит? «Товарищи, от людской глупости одно лекарство – топор!» — для пущего эффекта сдвинула брови. — Домыслы все это.
Ключ шмыгнул в замочную скважину, сделал два оборота и вуа-ля! дверь распахнулась.
Я переступила через порог маленькой хатки. Потянула носом сухой и затхлый воздух, поморщилась и, не оборачиваясь, попросила Катьку:
— Дверь пусть открыта будет. Вонь жуткая.
Итак, хата колдуньи с виду ничем не отличалась от остальных. Печь, лавка, полки с посудой, огромный сундук. Это первая комната. Вторая оказалась еще меньше предыдущей, и стояла там только кровать с железной спинкой.
Никакого тебе котла, никаких книг с заклинаниями, даже ни одного приведения.
Я подавила разочарованный стон.
— Заходи, Кать. Ничего тут нет. Жаль, конечно. Когда на меня этот бешенный кот запрыгнул, я уж и вправду подумала, что бабка Нюрка была колдуньей. Кот ейный больно подозрительным показался.
Катька вошла в хату осторожно, крадучись как шпион на задании. Я уселась на краешек кровати, откинув покрывало в сторону.
— Слушай, Катюх, хватит там мяться. Заходи, давай!
Катька осторожно присела, стреляя по хате испуганным взглядом.
Вот так и сидели мы с подружкой, раздумывая о причинах нашего здесь нахождения. Я полыхала от разочарования, Катька обливалась потом.
И все бы ничего, но наверно, кто-то решил все-таки втянуть нас в эту историю. Кто-то заставил толстого котяру очапаться после приключения в сарае, и прыгнуть на Катьку. И он же вынудил ее громко заорать и соскочить с кровати, немалым весом обрушившись на пол.
Что произошло потом?
Под Катькой треснула половица, и подол ее платья зацепился за переломленную деревяшку. А когда она решила продолжить бегство сразу подняться на ноги не смогла, вместо этого еще раз шмякнулась на пол, проломив в нем огромную дыру, в которой, собственно говоря, и застряла.
Ситуация комичная, но рассмеяться  мне не позволило Катькино лицо, перекошенное от испуга.
— Давай руку! Сейчас вытащу.
Я ухватилась за пухлую руку подруги и, поднатужившись, потянула на себя. Катька запыхтела как закипевший чайник. С трудом вытащив ее из ловушки, я не выдержала и расхохоталась.
— Чтоб мне подавиться, если еще хоть один пирожок съем!
Сквозь проломленные половицы выглянул коричневый предмет, он моментально привлек мое внимание, посерьезнев, я склонилась над дырой. Просунула руку и вытащила книгу. Да еще какую! Видно старинная, пылищи на ней толстый слой!
— Смотри, Катюх, чего нашла!
Катька поглядела сначала с любопытством, потом с опаской.
— Нет! Не открывай! Положь на место. Светка, не для тебя ее туда спрятали.
— Но и не от меня! Трусиха! — я задорно улыбнулась и открыла книгу.
— Ты сумасшедшая. Я и раньше догадывалась, но…
— Катюх, начнем с того что ты меня сюда зазывала. Я пришла, а теперь еще и дурой стала.
Катька съежилась и вздрогнула от тихого шороха переворачиваемых страниц. Я захлопнула книгу и уставилась на нее.
— Чего ты дрейфишь? Ну, полистаем книжку, и что случится? Кать, ты ж коммунистка, ты не должна верить в эту чушь с призраками.
— А ты веришь?
— Я – другое дело! Я ж не трясусь от страха, — я пожала плечами, придумывая новый аргумент. Замечу, я верила в эту чушь, но страха перед неизвестным не испытывала, только дикое возбуждение. Меня интриговало все загадочное и необъяснимое, и с интересом проглатывала все небылицы, которыми нас пичкал Ванька. — Ты хоть раз видела привидение?
— Видела! — выпалила Катька.
— То не считается, — ляпнула я и пожалела, что не прикусила себе язык.
— То есть, как не считается? — подозрительно прищурилась она.
Я собралась с духом. После моего признания бури не миновать.
— Если честно, это не приведение было. Это Ванька тогда тебя напугал.
Катька открыла рот, по всей видимости, не нашла что сказать и поэтому сомкнула челюсти. Звук этого смыкания растворился в повисшей тишине, и пару минут я любовалась впавшей в ступор подругой. Пока она приходила в себя, у меня появилось время обдумать ситуацию и найти достойное оправдание недостойному поступку.
Я,  правда, забыла о том случае. Вспомнила только сейчас. Да, и Катька об этом словом не обмолвилась.
— Что?!! — завопила она.
— Мы хотели тебе признаться, но ты так быстро убежала.
Катькино лицо запылало от возмущения. Я состряпала невинную мину.
— Ты ж не обижаешься?
— Да я!.. я всю ночь!.. — осеклась, в глазах недобро мелькнула тень обиды. — Как ты могла?!
— Это не я придумала. Честно, Кать! Ну, прости! Я пыталась их отговорить, но меня слушать никто не захотел. Да и потом, я не думала, что ты… поверишь.
— Я и не поверила! — отважно солгала Катька. Вообще у нее никогда не получалось правдоподобно врать. — А потом почему не рассказала? Не то чтобы я боялась, но все же.
— Заболела я гриппом. Помнишь? Чуть в больницу не положили.
Теперь подружка подбоченилась и с вызовом, грозно прозвеневшем в голосе, бросила:
— Давай книгу!
Я протянула и та, вырвав ее из моих рук зыркнула  таким взглядом, что я почувствовала себя неловко.
Катька открыла книгу, перевернула первую страницу, затем вторую, потом нетерпеливо перелистала ее всю и отшвырнула в сторону.
— Что?! — я недоуменно заморгала, откидывая с лица выбившуюся прядь волос.
— Книга интересная, исписана вдоль и поперек!
Ее слова совсем озадачили меня, в особенности явный сарказм с которым Катька это произнесла. Охваченная любопытством, я подобрала книгу с пола.
На первой странице крупными красными буквами  была написана одна фраза: «Ключ крови» а остальные пожелтевшие от времени листы были пусты.
Ключ крови. Бред… холодящий душу бред. Я пыталась контролировать сумасбродные фантазии, быстро сменяющие друг друга, но унять безумный калейдоскоп не смогла.
— Кому нужно было прятать пустую книгу? Какой в этом толк?
— Пустую? — удивилась я. Вот пустой книгу назвать никак нельзя. Пусть там написана одна фраза, но она была яркой, полной зловещих предсказаний.  А цвет шрифта не просто красный, а кровавый!
Я сделала три глубоких вдоха, пытаясь успокоиться.
— Свет? Слушай, хорэ меня пугать!
— Кать, открой первую страницу, — я протянула ей книгу. — Что видишь?
Подруга открыла книгу и, скривив губы, глупо хихикнула.
— Кончай, Светка!
— Тебе не показалась странной надпись?
— Сказала, кончай! — в сердцах бросила она, — Какая надпись?!
— Как, какая?! Вот эта! — разозлилась я и, подскочив к Катьке, ткнула пальцем в книгу, тут же изумленно проглотила уже готовые сорваться с уст слова. — Напис… Тут было написано «Ключ крови»…
— Может, и было, — передразнила она, — только наверно очень давно!
Растерянный взгляд поглощал каждую трещинку чистого пергамента.
— Куда делась запись?! — пискнула я. Чистый лист подействовал на меня как ушат холодной воды. Я вспомнила, что мы находимся в доме умершей колдуньи, а в руках держим ЕЕ книгу! Вся веселость куда-то ускакала, а ей на место в безумном галопе примчался страх.
— Кать! Брось ее! Она заколдована! — Руки Катьки, застывшие на книге, задрожали и бросили загадочный предмет.
— Тьфу ты! Светка! Я последний раз говорю: КОНЧАЙ МЕНЯ ПУГАТЬ! — И уставилась на меня, в ожидании приступа смеха.
В окно что-то стукнуло, мой взгляд оторвался от Катьки и скользнул к подоконнику. Я и так не боролась с желанием смыться, но когда на стене мелькнула подозрительная тень, оно переросло в потребность. Я схватила Катьку за руку, Катька естественно звонко заверещала. Мы выскочили из хаты колдуньи, стремглав понеслись по огородам, так же быстро как бежали недавно сюда.
Я – безумная авантюристка, без тормозов, с неадекватным инстинктом самосохранения. Хотя мои поступки опережают мысли, логика в них, думаю, есть. Но понять ее суждено не многим.
В тот момент и я сама, признаться, ее не узрела. Зачем я достала ту книгу? Зачем открыла?
Хотелось вернуть тот миг и засунуть книгу подальше, в чертов тайник.
Теперь кровяная надпись всплывала перед глазами, суеверный страх сковывал тело.
Ну почему я не осталась дома? Сидела бы себе за учебниками, лелеяла мечту о Москве! Меня манила волшебница-Москва, заставляя сердце сжиматься в радостном предвкушении. Там другой мир, другие люди. Даже Стаса Москва превратила из мямли в сердцееда. Я тоже буду учиться в столице. Это я решила твердо. Но сегодня привычного энтузиазма это решение не вызывало.
Отчего-то показалось, всего на миг, что не придется мне учиться в Москве. В душе рождалось новое чувство, от которого сердце судорожно сжималось. 
Остановились мы у Катькиного дома. Подруга обиженно покосилась на меня.
— Я домой пошла, — заявила она. — Обедать.
Я кивнула. Затрудняюсь ответить, что меня волновало больше – обида подруги, или неспособность сознания выкинуть из памяти ту жуткую надпись.
Теплилась надежда, что как только я окажусь дома, в своем саду все страхи если и не улетучатся, то покажутся нелепыми.
Я обожаю это место. Абрикосы, персики, яблоки и, конечно, черешня. Это многообразие плодов каждое лето радует глаз и желудок. Пушистые кроны и широкие длинные ветви, в которых я нахожу убежище, избавляют от солнечных лучей, голода и любопытных глаз.
Я ловко забралась на дерево, по привычке прихватив рогатку.
Страхи забылись, как только за забором, появился Стас со своей маменькой Валентиной Анатольевной, они готовились собирать клубнику. Вот клубника у них, вкуснее нашей, я-то знала это наверняка. Стас, как обычно послушно кивал головой, внимая каждому слову, произнесенному своей маменькой. Да, да. Называл он ее именно так - маменька.
Так вот, что такого она ему могла сообщить нового, вот убей, не  знаю. Клубнику же собрать, большого ума не надо. Наклоняйся да листики подымай, найдешь ягодку, в кастрюльку бросай.
Тетя Валя объясняла медленно, разжевывая каждое слово, словно перед ней стоял неразумный ребенок пяти лет, да еще плюс ко всему полный дальтоник, без посторонней помощи неспособный определить, где спелая ягода, а где нет. Как у него терпения хватает слушать этот бред? У меня даже глаз дергаться начал, а этот стоит себе с невозмутимым лицом, в руках кастрюлька, слушает. Я смотрела на Стаса, внутренне содрогаясь от отвращения. Мямля!
— Гляди зеленые не рви! — предупредила Валентина Анатольевна, пригрозив сыну указательным пальцем, наверно, чтоб придать значимость ранее произнесенному. Стас кивнул, поспешно отворачиваясь. Что это? Его плечи дернулись, вроде как от смеха…
— Ты все понял? — пухленькие ручки тети Вали легли сыну на щечки. Стас осторожно отнял их от своего лица и что-то тихо проговорил ей, от чего щеки тети Вали прямо запылали от румянца, а сам Стас оставался спокоен и невозмутим. Горячим потоком меня окатило любопытство, мне так хотелось услышать, что именно он сказал, но, несмотря на, то, что действия развивались в метре от меня, услышать мне не удалось ничего.
— Хорошо, Стасик, — смиренно пробормотала Валентина Анатольевна, взяла кастрюльку и пошла на другой конец грядки.
И тут веселье вернулось ко мне. Стасик! Ой,  держите меня, сейчас лопну! Стасик! Когда я слышу это имя, представляю рыжего, толстого, усатого таракана, но уж никак не долговязого Стаса с длиннющим носом на бледном лице.
Плечи мои начали вздрагивать, одна рука крепко зажимала рот, уже давно готовый выдать мое месторасположение, вторая пальчиками перекатывала косточку.
Рогатка вынырнула из кармана, план был готов, попутно рассчитана траектория полета косточки. Очень хотелось вывести Стаса на эмоции. Мне иногда казалось, что он бесчувственный чурбан. Гонимая своей обычной идеей, я прицелилась и выстрелила.
Косточка выскользнула, я притаилась, делая ставки. Куда она угодит? Скорее всего, в плечо, хотя целилась в лоб. Теряю сноровку…
Пальцы сжались в кулак, зубы вгрызлись в костяшки. Блин! Я оказалась права, косточка стукнулась о плечо Стаса и, оттолкнувшись, исчезла в траве. Стас хоть и мрачный и немногословный, но глупцом его назвать, конечно, нельзя.
Лишь только сие действие имело место быть, его глаза тут же устремились к дереву, в кронах которого я пряталась. Его взгляд быстро нашел меня, чему я очень удивилась, но вид мой остался невозмутимым и, может чуточку, нагловатым. Сорвав с ветки несколько ягод, я забросила их в рот и принялась смачно жевать. Че смотришь, мол? Не я это.
В уголках его губ залегла едва заметная улыбка, в глазах – штиль. Мое сердце неожиданно замедлило ритм… Потом он отвернулся и продолжил собирать клубнику, так ничего мне не сказав.
Вот такой он этот Стас. В любой ситуации, на голову выше всех. Досадливо выплюнув на землю косточки, я насупилась.
Они собирали клубнику, а я трескала черешню, пока живот не свело по нужде. Закопошившись в ветвях, я уже приготовилась потихоньку спуститься, как вдруг
— Светка! Куда запропастилась эта девчонка!
Я застыла на месте. Это был голос матушки. Голос возбужденный и крайне недовольный. Я не была напугана, но перспектива быть пойманной на дереве меня не обрадовала. Матушке это, конечно, не понравится, я опять получу нагонай.               
      Приложив ладонь ко лбу «козырьком», мама обвела взглядом наши владения и еще раз выкрикнула мое имя. Не получив от поисков ожидаемого результата, она вздохнув, сорвала платок с головы, встряхнула его и заново повязала на голову. Эти спонтанные и абсолютно бессмысленные движения только подтвердили мое предположение – матушка взволнована.
Теперь ее внимание привлекли соседи. Матушка, свернув на стежку, отделявшую помидорную грядку от огуречной, приблизилась к забору. И вот она уже стоит в опасной близости, точнее, у самого дерева, с которого я не успела вовремя слезть. Руки упали на плетень и, привстав на цыпочки, мама громко позвала соседку:
— Валь! Здравствуйте. Не видели мою?
Сбор урожая тут же прервался. Соседи, как по команде, одновременно выпрямившись, повернулись к матушке. Тетя Валя поставила кастрюльку с клубникой на тропинку.
— Собирай, собирай, я сейчас, — скомандовала она сыну, вытирая руки о фартук. — Парой слов перекинусь с Галкой.
   Я, притихнув и стараясь не дышать, переводила встревоженный взгляд с невозмутимого лица Стаса на раскрасневшуюся матушку. Стас поздоровался с моей мамой и нагнулся к очередному кусту клубники.
Его руки быстро обобрали куст, и когда ягоды перекочевали в кастрюлю, перешли к другому. Проследив за нехитрыми движениями ловких рук, мои глаза вернулись к матушке. Ее нетерпение было очевидно и сердобольная соседка, это заметила сразу.
Валентина Анатольевна, стояла, обмахиваясь кистями рук словно веером, лицо сияло от любопытства.
— Нет, Гала, не видела, — звонко ответила соседка и сразу, без вступлений, перешла к заинтересовавшей ее детали. — А ты, что такая запыхавшаяся?
— Ох! — мама поправила косынку, продолжая выискивать меня глазами. — Посылка мне пришла на почту. Просят забрать нынче. А у меня план не выполнен, вот пришла за Светкой. Ее отправлю на свеклу, а сама на почту поеду.
— Да что ты? Посылка? От кого? — посыпались вопросы.
Жизнь в деревне легкой никогда не бывает, особенно летом. Летний день – зиму кормит, это я знала не понаслышке. Работы – хоть отбавляй, зато развлечений почти нет. А народу зрелищ хочется, так же как и хлеба. Единственное чем себя балуют местные мужики это – чачей, а бабы наши находят удовольствие в судачестве, да перемывании друг другу косточек.
Валентина Анатольевна, сгорая от любопытства, ждала ответа, и ее лицо от нетерпения совсем вытянулось. А мама молчала, продолжая глазами рыскать по огороду. Довольно быстро сообразив, что соседка о посылке больше ничего не скажет, тетя Валя крикнула через плечо:
— Стасик, может ты видел? — в голосе сочилось разочарование.
«Вот настал мой звездный час» - с ужасом подумала я, и в животе запульсировал хрустальный комочек, выбрасывая множество острых, как лезвие бритвы, иголок. Стас присел на корточки, сощурив глаза от слепящего солнца.
— А как же, маменька. Вон она. — Ткнул пальцем на меня и услужливо добавил. — Черешню ест.
Вот курва! Сдал-таки.
Матушка повернулась в сторону указанную Стасом, широко распахнула глаза и тихо ахнула.
— Опять на дереве! Да еще и с рогаткой! Спускайся! — мотнув головой в сторону, она беззвучно застонала, поняв, что это орудие я могла использовать только против двух человек, и очень надеялась, что соседка не попала под обстрел. Я громко сглотнула, тупо пряча рогатку за спину, но ослушаться матушку не посмела. Мама украдкой оглядела соседку. Вид тети Вали не выдавал признаков борьбы, но это меня не спасло.
— А ну слазь! Живо!
Пока я слазила, а надо отдать должное, делаю я это быстро, матушка  оказалась подле меня и, скрестив руки на груди, с недовольно видом следила за мной. Она два раза тихо прошипела: «Платье одерни» а на третий сделала это сама. Глаза нерадивой дочери смотрели исключительно в землю.
Соседка раскраснелась от удовольствия, жадно смотрела на нас, но матушка не любившая сцены, устроенные на людях, хотя и в глазах застыл прямой упрек, от комментариев воздержалась. К величайшему разочарованию соседки, вместо этого схватила меня за руку и быстро зашагала в дом, а я тащилась сзади, прикидывая в уме, как отомстить поганцу.
Как только мы зашли в хату, я с размаху плюхнулась за стол, рассеянным взглядом скользнув по разложенным в творческом беспорядке учебникам и тетрадям. Я уже догадалась, к какой категории можно отнести предстоящий разговор, и эта догадка меня не радовала.
Чтобы как-то успокоиться, я схватила ручку и принялась выводить замысловатые узоры на тетради, оценив тщетность этого занятия, легким движением указательного пальца пустила ручку в полет.
Матушка, скрестив руки на груди, тихо причитала, обмеряя шагами комнату.
—  Светка! Тебе сколько лет? Пять? Всему есть предел! И моему терпению тоже!
— Как… — начала я, пытаясь собраться с мыслями, нужно попытаться перевести разговор в менее опасное русло.
— Каким образом ты так быстро вернулась? Что там с посылкой?
— Не дури, Светка! — мигом раскусила меня матушка, пресекая попытки увильнуть от разговора. Но попытаться стоило.
— Опять за старое взялась?
— Мам, я один раз всего, — горячо оправдывалась я, — Это не считается!
Кровь хлынула к щекам. Я безрассудная девушка, но даже я от своего поступка ощущала неловкость. Но как устоять перед соблазном подпортить соседу нервишки? А тут еще рогатка по пути в сад на глаза попалась. У этого качества есть определение – импульсивность.
— Один разок? —  она задохнулась от возмущения. — Не считается? Ты чем весь день занималась? Нет, не так. Ты чем должна была заниматься?!
Мама подошла к столу и взяла первый попавшийся учебник.
— Что сегодня выучила?
— Мам, я тебя умоляю! — застонала я. — Ты, что проверять меня вздумала?
Это, конечно, идея забавная. Мама закончила всего три класса, и каким образом решила проверить мои знания, я представления не имела.
— А чего ты так настаиваешь на моей учебе? — разозлилась я, и вырвав учебник из ее рук, зашвырнула в угол стола.  — К чему она? Ведь все, о чем ты твердишь мне с утра до ночи, так это «Светка, ты выросла, замуж пора» «вот как нарожаешь мне внуков!». А рожают не по математическим прогрессиям!
Я решила взять ее штурмом. Вначале она действительно не нашлась что ответить. Нижняя губа отвисла, брови взметнулись к корням волос.
— А ты сама покумекай! Что для тебя лучше, строчить на бумажке при начальнике каком, или мешки с фуражем ворочать? — Она говорила быстро, будто боялась сбиться с мысли. — И не выкручивайся! Поступать уже передумала?
— Мам, ты ж знаешь, если я обещала поступить, то так оно и будет.
— Да-да надеюсь, я доживу до этого. — Вдруг она замолчала, потерла усталые глаза, зарывшись лицом в ладони,  и уже тише продолжила: — Я устала ждать, когда ты повзрослеешь, может жизнь вдали от дома тебя уму разуму научит.
Так… теперь ясно. Разочаровала я ее. Сначала я сильно огорчилась, но огорчение сразу сменилось досадой, а досада поменялась на раздражение. Ну и пусть! Я такая, какая есть, такой меня воспитали.
— Светка! — окликнула она. — Тебе о другом думать пора. Тебе восемнадцать осенью стукнет. Тебя ж и замуж никто не возьмет.
Вот, а я все гадаю, когда она это скажет.
— И не надо. — Фыркнула я, распределяя прядь светлых волос равномерно по лицу, рассчитывая спрятаться от пытливого матушкиного взгляда, сильно задетая ужасной догадкой. — Сама проживу. Ты сама посуди: какая из меня жена?
В моем понимании жена, это дама с половником и в цветастом передничке, за который держится свора сопливых ребятишек… брр. Противно. Посему об этом лучше не думать.
Мысли отпечатались на лице, придав ему оттенок брезгливости, и матушка обеспокоенно цокнув языком, тяжело вздохнула.
— Бабе трудно без мужика жить, — уже мягче сказала она. — Посмотри на меня. Как отец твой умер, так я одна за двоих работаю. Руки совсем огрубели, лицо морщинами изрыто. Кто скажет, что мне сорока нет?
Матушка правду говорила, после смерти отца прошло пять лет, за которые она состарилась на все пятнадцать. Вот только не от работы это тяжелой, а от одиночества. Любит она отца и плачет по нем до сих пор.
В тот момент мне так стыдно перед ней стало. Она все ждала, когда я вырасту, помощницей называла, а я…
— Вот на соседку посмотри, — продолжала мама. — За двумя мужиками живет, как у Христа за пазухой,
Я удивленно приподняла бровь и хотела, было, сказать, что не два, а максимум полтора, но поток сарказма предусмотрительно прервала. Перед мысленным взором всплыло лицо виновника моих несчастий, того, по чьей вине мне приходится выслушивать все это.
Хотя я и была зла на него, но не отметить не могла, что за время, которое я его не видела, он изменился, и теперь прежняя подростковая угловатость обросла мышцами, бугрящимися во время каждого движения.
Мама продолжала читать морали, а я пыталась убрать навязчивые мысли из головы. Она понимающе хмыкнула, и я вынырнула из раздумий. Мама не выглядела рассерженной, но без сомнения мое невнимание было примечено. Я состряпала серьезную мину и принялась слушать.
— Вы, молодые, спешите жить, — продолжала она, — как мотыльки летите к пламени, а для чего? Все мы однажды встретимся в одном месте… думаешь, что жизнь знаешь лучше моего? Что я старая и мне не понять тебя?
Я посмотрела на нее сквозь завесу волос.
— Так оно и есть. Для меня и тридцать лет это, извиняюсь, - древность, а уж тебя – впору вперед себя в гололед пускать, лед присыпать, так сказать.
Порой я сама себе язык готова оторвать, ответы мне диктует не разум, а гормоны. Матушка понимающе кивнула. Если я перешла в атаку, то в проигрыше не буду точно. Она знала это, потому и произнесла свою любимую фразу, которой обычно заканчивала тирады:
— Вот вырастишь дитя свое, тогда может, поймешь меня. — Отчаявшись достучаться до моего здравого смысла, она улыбнулась доброй, мягкой улыбкой. —  Ну, иди, умойся. А то ж на люди идешь.
«Закончилось!» - возликовала я. На матушку я управу находила быстро, другое дело отец… он был единственным человеком, перед которым я робела.
Я убрала волосы с лица, смекнув, что ругать меня больше не собираются. Теперь можно проявить любопытство:
— Что за посылка?
Мама сняла косынку и вытерла шею, от жары покрывшуюся мелкими бусинками пота.
— Ума не приложу, — пожаловалась она. — Вроде от бабки какой-то. Наследство.
Наследство? Неужели нам перепало чего? Я присвистнула от удивления и матушка недовольно заворчала:
— Мальчишкой тебе, Светка, родиться надо было. Ладу с тобой никакого. Ну чего ты свистишь? Ты разве видела, чтоб я свистела? Что за привычки ты к себе клеишь?
«Ну вот, опять ее понесло!» - мысленно отметила я, тут же вскакивая со стула. Сегодняшнюю порцию нагоняя я уже получила. Что это за посылка я и так узнаю. Чмокнула матушку в щеку и побежала умываться.
— Платье переодень. Обсмеют, — понеслось вдогонку.
Я скептически осмотрела платье и, обнаружив пару крупных пятен от черешни и разорванный шов, образовавшийся, когда я поспешно слазила с дерева, громко засмеялась.
— Светка! Не гогочи, как лошадь! — проворчала матушка. — Своенравная девка!
Своенравная? Хм… да, в точку.

Глава 2

Полоть я страсть как не любила, но матушкину просьбу выполнила и уставшая, как лошадь, плелась домой.
Как только я перешагнула порог дома меня, словно окатили кипятком. Что-то изменилось, меня хлестнула волна этого изменения. Слишком явно ощущалось чужое присутствие. Я могла поклясться, что за мной украдкой наблюдают. Ненавязчиво, даже как-то нежно, словно пробуя на податливость. Я насторожилась.
Наш маленький домик имеет две комнаты одна - просторная, другая – крошечная. Одна из этих комнат, та, что поменьше, принадлежит мне, а вторая нам с матушкой обеим. Обычный деревенский дом. Печь, невысокая кровать, деревянный стол и лавка. Глазу зацепиться не за что.
Мама вынула из печи дымящийся котелок. На столе появились огурчики и квашенная капуста. Кисленька, хрустящая. Есть мне почему-то не хотелось. Поковырявшись в тарелке, я брезгливо ее отодвинула.
— Что такое? — улыбалась мама. — Есть не хочешь? Уж не влюбилась ли моя девица?
Я не слышала ее, вновь прожженная уколом, бессмысленным, тревожным, и рассеяно обернулась, не в силах отделаться от ощущения постороннего взгляда.
— Мам, я лучше прилягу. Устала.
Мама проводила меня долгим загадочным взглядом.
Полумрак моей комнаты дышал мягким спокойствием, но, плотно прикрыв за собой дверь, я нервно повела плечами. Тишина. Но это была не пустая тишина. Это была тишина, наполненная звуками. Безмолвными, сводящими с ума звуками.
Что-то не так. И это что-то тихонько сквозило по периметру комнаты, обдавая спину холодом, вынуждая настораживаться, всматриваться в полумрак. Тот, чей взгляд я постоянно ощущала, находился здесь. В моей комнате.
Я словно вросла в тишину, стала с ней одним целым, чувствуя каждый сантиметр пространства. Быстро нащупав на столе керосинку, чиркнула спичкой и зажгла лампу. Глаза сощурились от света, быстро наполнившего комнату. Но странное чувство не ушло с полумраком. Я осмотрелась и была удивлена, когда у подножия кровати увидела старинное зеркало.
Зеркало в красивой рамке покрытой причудливой резьбой, миниатюрными обнаженными телами мужчин и женщин. От увиденного горло свело судорогой. Я всегда боялась зеркал. С самого раннего детства во мне жил этот страх.
Никогда не смотрела в зеркало ради праздного любопытства, я это делала только в случае крайней необходимости. С течением времени тот трепещущий ужас прошел, но осталось неудобство, которое я всегда ощущала перед зеркалом. Девицы моего возраста, зеркальца таскали в карманах или маленьких сумочках, но я — нет.
Я несколько минут в нерешительности топталась на пороге комнаты, не зная как побороть растущую тревогу. Зеркало будто звало меня, притягивало и манило.
— Мам! Что это такое? — много усилий было вложено для того, чтобы голос не дрогнул.
— Это раритет, — последовал сводящий с ума ответ. — Красота, да? — мама быстро появилась в моей комнате, уже в ночной рубашке, и с удовольствием покрутилась у зеркала. — Ему больше трехсот лет и досталось оно ТЕБЕ в наследство от дальней бабки.
— Какой бабки?
— Не знаю.
Причем странным было не только то, что бабка, которую никто из моей семьи и в глаза-то не видел, оставила нам столь ценную вещь, но и то, что предназначалось она конкретно мне.
Мама поцеловала меня и выпорхнула в дверь. А я стояла, не зная, какого еще сюрприза мне сегодня ожидать. Подарочек хорош, ничего не скажешь. Наконец я решилась и подошла к кровати. Не то чтобы я поборола свои эмоции, нет. Просто пересилила себя.
Почему матушка его повесила в мою комнату? Ах, да. Подарок предназначался мне. Я всеми силами старалась не обращать внимания на зеркало, поворачиваясь к нему различными сторонами своего тела, но взгляд ни на секунду не останавливался на нем. Я делала вид, что его тут нет. Просто нет.
Платье безвольно повисло на стуле, и я легла в кровать, с трудом удержавшись от соблазна залезть под одеяло с головой, спрятавшись от  серебристого ока жуткого подарка. Тело напряглось, как перед прыжком, потом вздрогнуло и замерло в диком оцепенении.
Сквозь громкий стук сердца я услышала, нет, скорее ощутила, как рядом со мной шелестнула простынь, и кровать едва заметно прогнулась, будто на нее опустился некто почти невесомый. Это был страх.
Я лежала без сна, маясь и ворочаясь с бока на бок и это было странно для меня. Я никогда не мучилась бессонницей. Но этот магический предмет путал мои мысли, и к полуночи я окончательно потеряла покой.
Мне мерещилась неизвестная бабка, которая просила меня взглянуть в зеркало, ее хриплый голос был тих, но очень настойчив. Она, как назойливая муха вилась и кружилась над кроватью, проникала в мое сознание и вносила смуту в душу, но я упорно не размыкала век. Голос слышался то справа, то слева, то сзади, то спереди. Она дышала моим страхом, она впитывала его.
И вот горячее свидетельство моего трепета солеными каплями покрыло тело, сознание уже готово покинуть помутившийся разум…
…я засунула голову под подушку, и некоторое время пролежала с закрытыми глазами, не прекращая повторять: «Это воображение, это игра воображения…»
К утру я в это поверила, и меня сморил благодатный сон.

Пробуждение наступило внезапно. Скребущий звук протяжным стоном, полоснул по нервам. Такое бывает, когда мелом на школьной доске пишут. Только это прозвучало не отрывисто, а нарочито медленно, продлевая муку для моих ушей, уже готовившихся свернуться в трубочку и отвалится вместе с трещавшей головой.
Глаза распахнулись. Тишину нарушали трели птиц, доносившиеся снаружи. Показалось? Вообще не удивительно, если так. Ночка выдалась на редкость паршивая.
Я села в кровати, подтянув к себе колени. Такой ужасный сон. Наследство престранное.
Короткий взгляд, мельком брошенный на стену, доказал что это был не сон. Зеркало загадочно блеснуло, я поспешно отвернулась.
Блин! Я с шумом втянула в себя воздух. Так не пойдет. Я взрослая девушка, осенью паспорт получу, а тут какие-то тараканы в голове!
Со страхом надо бороться, тем более с таким придурочным. Я собралась с духом. Кровать скрипнула, под решительным движением, два раза прошелестел ковер под торопливыми шагами.
Я стояла перед зеркалом, задрав нос, и в упор смотрела на свое отражение. Взъерошенные волосы, беспорядочной массой торчали в разные стороны. Испуганный, но решительный взгляд. Пухлые губы. Голубая жилка, бьющаяся у правого виска. За спиной, кровать со скомканной во время сна простынею, одеяло, поспешно отброшенное в сторону, красовалось у подушки угловатой кучкой.
— Значит так, я взрослая девушка, — смысл брошенных слов никак не вязался с милой беседой, которую я сердечно вела с неодушевленным предметом, но я едва ли давала себе в этом отчет. — Тебя не боюсь.
Я пару раз повторила это мысленно, борясь с желанием выбежать из комнаты. Я твердо решила этого не делать до тех пор, пока страх не пройдет.
Вот раньше я боялась воды, но Катька меня хитростью научила плавать. На лодке мы отплыли в спокойное море, и она столкнула меня в воду. Пусть я потом с ней неделю не разговаривала, но плавать все-таки научилась. Теперь это самое любимое мое времяпрепровождение.
Здесь, конечно, ситуация другая. Я могла запросто его скинуть на пол, потоптаться сверху, а потом сказать матушке, что все вышло случайно. Висело – упало – разбилось.
Логика снова хромала. Возможно, тогда я смогла бы сделать то, что не раз пыталась сотворить впоследствии.
Я принялась изучать зеркало. Резьба была прекрасна. Я отродясь такого не видала. Даже стыдно стало так пристально рассматривать обнаженные миниатюры.
Но, несомненно, прогресс присутствовал. Страх отошел на второй план.
Рука сама собой заворожено потянулась к резьбе, легонько ее коснувшись.  Острая боль хлестнула палец, я изумленно уставилась на крошечный порез, из которого показалась красная капля крови.
Обо что я умудрилась порезаться? На рамке ни одного острого угла!
Я дернула руку, и капля смачным пятном плюхнулась на раму, расплывшись узловатой кляксой. Сдавленно ахнув, я засунула пораненный палец в рот, не отводя глаз от испачканной миниатюрки. Кровь зашипела, вспениваясь, и исчезла.
От удивления я не смогла двинуться с места. Зеркало впитало кровь?
Серебристая поверхность колыхнулась, словно простынь развивающаяся под внезапным порывом ветра, и  замерла. Но было еще нечто очень странное. Зеркало перестало отражать меня. За ним появился длинный узкий коридор, сужающийся вдалеке в небольшой светлый прямоугольник.
И вновь слух уловил тот же противный звук, который заставил меня проснуться. В конце тоннеля я заметила неподвижную тень. Больше всего на свете мне хотелось броситься прочь, но я не смогла этого сделать. Ноги вдруг стали тяжелыми и перестали меня слушаться.
Тень шевельнулась, звук повторился. И вот тогда я поняла, что если уж ноги отказались помочь, голос остался мне верен. Крепко зажмурив глаза, я завопила во все горло.

— Света… — донеслось издалека. Словно я находилась в ящике наглухо заколоченном, а голос неиствовал снаружи и доносился до меня приглушенным эхом.
Почему он так взволнован? Кто это? Я не хочу получать ответ, мне удобно в сгустившейся вокруг теплой темноте. Безопасно.
Кто-то тронул мое лицо. Голова метнулась в сторону, потом в другую. В третий раз касание к щеке отозвалось тупой болью. Блин! Этот кто-то бьет меня по лицу! Осознание этого заставило меня открыть глаза. Удары сразу прекратились. Я усердно пыталась сфокусировать взгляд, но лицо человека, склонившегося надо мной, поплыло перед глазами. А может, не поплыло. Может, их трое? Да точно их трое.
— Кто… вы? — прошелестела я. — Где… я?
Две головы исчезли, осталась одна. Странный человек замахал четырьмя руками и поднес к моему лицу два пузырька. О!! Блин! Это тот, кто таился в Зазеркалье?! Я едва не захлебнулась паникой.
В нос ударил тошнотворный запах нашатыря. Я согнулась в приступе кашля, да таком сильном, что едва не выплюнула собственные легкие.
— Светочка… — ласково позвал монстр, обретая очертания женской фигуры. — Как ты, солнышко?
— Мам? — недоверчиво протянула я.
— Да, Светочка. Слава, Богу! — мама – коммунистка, потому Бога вспоминала в крайне редких случаях. Видать здорово перепугалась… за меня?
— Что случилось? — борясь с головокружением, я с большим усилием села.
Матушка улыбнулась.
— Ты кричала…
Когда я осознала, что сижу на полу, у зеркала, воспоминания стали возвращаться. Я порезалась о раму, кровь из ранки упала на зеркало, а потом…
— Ты давно не ходила во сне.
Во сне? Ну, точно! Все приснилось, только саднящий палец вопил об обратном. Я посмотрела на зеркало и с шумом выдохнула. Оно имело отражение. А палец я могла поранить во время ночных похождений. Точка.
— Мне, мам, такой сон приснился! — начала я, ощущая острую потребность выговориться. — Я словно не спала, будто все взаправду происходило. Я подошла к зеркалу, ты же помнишь, я всегда боялась зеркал. Порезала палец о раму, а кровь зеркало впитало, ну а потом! Потом вообще произошло, что-то странное! Зеркало словно ожило! Честное слово, я чуть не обделалась от страха!
Я тараторила без остановки, не подбирая выражения, это все-таки была моя матушка! Даже когда заметила ее отсутствующий взгляд, прикованный к зеркалу, остановиться не смогла.
— Там был тоннель! В тоннеле мерцала чья-то тень! Все было так… — я запнулась, подбирая правильное слово, — правдоподобно! А вчера ночью, я не смогла уснуть! Ты уверена, что нам нужно это зеркало?
— Вздор! — резко оборвала меня матушка. Я вздрогнула, не в ее характере так прямолинейно и грубо отвечать на вопросы.
Матушка встала и подошла к зеркалу.
— Прекрасное, великолепное творение мастера! — благоговейно прошептала она, лаская зеркало руками.
С каких пор ее искусство интересует? А неприкрытый неинтерес к моей персоне вызвал неожиданный укол раздражения. Не то чтобы я была эгоисткой, но сейчас, логично предположить, что маму больше должно заинтересовать мое состояние, нежели кусок старой рухляди. Пусть даже такой красивый.
— Мам?
— Светка! Так испачкать зеркало! Вот что, вместо меня пойдешь на свеклу. Я в хате приберусь.
Я опешила. Вообще, блин! Что ж такое! Не мой день сегодня. Не мой.
— Что стала? Бегом умываться, завтракать и на свеклу!
— Раскомандывалась! — в конец разозлилась я. — А если у меня планы другие были? А?!
— Какие такие другие планы? На болоте лягушек бить в восемнадцать лет?
— Семнадцать, — машинально поправила я, ненавижу, когда мне возраст лишний приписывают! Не потому что я кокетка, просто чем старше человек, тем больше на него требуют ответственности, возлагают всякие обязанностей, а я к прежним до конца не привыкла, чтоб еще и на свеклу каждый день ходить. И кстати учиться мне надо.
— Пусть твоя головушка сегодня передохнет от учебников, — сказала матушка, словно прочитав мои мысли.
— То учись! То не учись! — проворчала я, не теряя надежды увильнуть от свеклы. Пусть не мечтает, что сдамся без боя!
— Светка! Я тебе поогрызаюсь! Вот хворостинку сорву! А ну марш умываться!! — прикрикнула матушка.
Я застыла с открытым ртом, по инерции приготовившимся продолжать словесный бой. Она и раньше мне говорила подобное, да и хворостинкой пугала частенько, но эти угрозы - пустой звук. Раньше так и было, но вот сейчас в ее голосе прозвучала новая интонация. Незнакомая. Словно, привычные для меня с детства, матушкины слова, произнес другой человек.
И выражение, застывшее на ее лице, меня, признаться, испугало. Жесткое, непроницаемое.
В общем, от греха подальше, я решила с ней не спорить. Схватила платье, висевшее на стуле, и вышла во двор.
Деревенское утро, с пьянящими запахами гор, моря и влажных цветов, впервые не подарило ощущения бесхитростного счастья.
Я поежилась и огляделась по сторонам в поисках причины щемящего в груди предчувствия.
На пиках гор, что виднелись из-за соседского дома, образовалось белое туманное облако, оно не спеша обволакивало гору, опускаясь вниз. Странное облако, слишком плотное, чтобы стать простым туманом. Да и солнышко не на шутку распалилось. Еще утро, а жара как в пекле.
Я посмотрела на небо. Нет даже намека на облачность, кроме небольшого скопления сырости, окутавшего ту гору.
— Мр-р-ряу!! — недовольно заурчала кошка, прервав мое раздумье. Тишка лениво перебирала лапками у крыльца.
Я в который раз удивилась, как могу любить такое страшненькое существо. Тишка наполовину альбинос. Один глаз у нее голубой, а второй зеленый. На свету она еще нормально выглядела, не смотря на причудливый окрас, мордочка у нее белая, а тело рыжее в черное пятнышко. Но вот в темноте, когда один глаз загорался зеленым огоньком, а второй зловеще мигал красным!!..
Мы с матушкой привыкли к необычному питомцу, а вот Катька до сих пор пугалась!
— Привет, — наклонилась к кошке, ласково почесывая ее за ухом. — Ты где пропадала? Кавалера нашла себе? Может, у нас скоро появятся разноглазые котята?
Тишка капризно фыркнула в ответ.
— Ладно тебе, не дуйся. Сегодня и так все с ума посходили! — пожаловалась я. — Представляешь? Я опять на свеклу иду! Ты за главную остаешься. Знаешь, матушка сегодня какая-то странная.
Перекинув тяпку через плечо, я заковыляла на колхозное поле. Грустить долго я не умею, поэтому день непременно будет занятным.
На колхозном поле я встретила свою подружку Катьку.
— Чтоб мне подавиться, — прозвучала вместо приветствия ее излюбленная фраза. — А ты как тут очутилась?
— Я? Это ты как сюда забрела?
Катькина ирония испарилась.
— Мамку подменяю. Ее на работу вызвали, — она уныло вздохнула. 
Пристроившись рядом с Катькой, я приступила к прополке.  Работала я без энтузиазма, но быстро, к делу подходила старательно, поэтому и результат был соответствующий. Я прополола бы больше, да только Катька заорала в ухо:
— А вот и твой гармонист! Здорово, Вань!
Я кивнула выпрямилась отряхнула испачканные ладони. На залитой асфальтом дороге гордо распрямившись, стоял молодой человек невысокого роста с роскошными кудрями цвета ржавого железа. Ванька, вдохновленный вниманием, радостно замахал руками. Я кивнула, и его улыбка стала значительно шире.
Поклонников у меня никогда не было. Может я и нравилась кому, но вслух об этом не говорили. Этот – первый. И отсутствие поклонников беспокоило меня гораздо меньше, чем их появление. Вначале я ему осторожно отказала, но Ванька оказался на редкость настойчив, моего сердца добивался с завидным упорством.
Вот и сейчас, сюрприз подготовил. Ради меня, за два дня «Катюшу» на гармошке выучил. Наша деревня махонькая и каждый друг друга знает, и друг о друге в том числе. Вид Ваньки с гармошкой, для многих стал откровением.
Ванька растянул меха гармони и затянул «Катюшу».  Может слух у него и был, но это было задолго до того как медведь основательно потоптался по его ушам, обоим сразу. А голос мгновенно сразил наповал, и чтоб осмыслить всю его мощь (с чего-то он решил, что она заключается в громкости) потребовалось время.
— Ах! Как поет! — прыснула Катька, после недолгого замешательства.
— Ага. Как будто у него в штанах кто-то сидит и кой-чего отпиливает.
Мы захохотали, а Ванька тем временем уже народ вокруг себя собирал. Реплики народа были разные, но содержание – примерно одно.
— Ты поосторожней с кавалерами-то, а? — посоветовала Катька. — Так и оглохнуть — нечего делать. — Она поспешно отвернулась, но я сумела перехватить недовольный взгляд.  — Сказала б ему, что не нужен он тебе!
— Говорила, — я вытерла набежавшие на глаза слезы, а из головы не выходил взгляд подруги. К чему бы это?
— А чего он тогда за тобой таскается? — вопрос прозвучал скорее как упрек.
— Почем мне знать? — осторожно спросила я, но не выдержала и вспылила. — Слушай, что ты пристала! Не ко мне он.
Я это брякнула, не подумав. Просто чтоб она отвязалась от меня, и не могла никак предвидеть, что подруга так отреагирует на мои слова.
— Чтоб мне подавиться! — глаза Катьки недоверчиво прищурились. Я попыталась сквозь глаза прочитать ее мысли.
— Так он же это… на меня даже не глядел... — растерянно бормотала она.
— Катюх, ты чего? — забеспокоилась я, примечая, как та побледнела.
— Светка, прости… — Катька швырнула тяпку в сторону и схватилась за голову, если раньше я беспокоилась, то теперь начинала паниковать.
Я подскочила к подруге и отняла ее руки от лица.
— Кать, да за что мне тебя прощать? — успокаивала я. — Ты ж такая замечательная, добрая!
Катькины руки прильнули к груди, а глаза нашли Ваньку, и тут до меня начало доходить.
— Светка, поклянись, что наша дружба вечна! — потребовала она. — И никакие Ваньки ей не помеха!
— Клянусь! — торжественно произнесла я, скрывая облегченную улыбку.
— Всегда думала, что он за тобой бегает… Я ж не сразу поняла, даже когда он Катюшу затянул. Не понимала, пока ты не сказала.
— Чего я сказала? Ничего я не говорила…
Да, но и не отрицала, спохватилась я. Как быть?
— Ладно, Свет… — теперь она меня успокаивала. — Прости еще раз…
— Кать, да…
«Ну и что ты скажешь?» - ехидно поинтересовался внутренний голос. В самом деле, как я вляпалась в такую ситуацию? Внутри сражались два голоса. Один правильный, и он твердил, что нужно сказать правду и стойко выдержать последствия, а второй велел правильному заткнуться.
Первый продолжал трепыхаться, ответственный человек не станет врать подруге, но второй голос тут же нашелся: «Никто не врал».
Воображение услужливо нарисовало сочную картинку, вот я говорю Катьке, что она ошибается, и Ванька по-прежнему таскается за мной. Вот Катька начинает обороняться, не стесняясь в выражениях, я быстро подхватываю…
Делов-то —  промолчать. Я струсила, и в неравной борьбе второй голос одержал победу.
Катька замолчала. Так я и обнаружила второй способ заставить ее это сделать. Первый – дать пирожок. Катька до самого вечера не сводила с Ваньки изучающего взгляда.
Гармошку у него, конечно, отняли, и петь не давали, вместо этого дали тяпку и два ряда свеклы. Фырча и пыхтя от натуги, Ванька быстро продвигался к нам, под недовольное ворчание наблюдателей. Халтурщик, мол.
Но Ваньку эти комментарии не волновали. Ванька косился в нашу сторону, Катька в его, так прошел день.
Усталость давала о себе знать. Тяпка яростно впивалась в землю, обрабатывая последний куст. Голова гудела от жары, раскалываясь от копошащихся внутри мыслей. Как от Ваньки отделаться? Что Катьке сказать? но и этого Создателю было мало.

— Управилась? Пора домой возвращаться. Твоя маменька беспокоится.
Я не могла поверить своим ушам. Может так жара на меня подействовала? Я зажмурилась и помотала головой. Открыла глаза. Ошибки нет. Передо мной стоял Стас, лениво облокотившись о ствол ракиты, на губах та же кривая ухмылка, в глазах штиль, провоцирующий меня на ядовитый ответ.
— Это у тебя – маменька, а у меня – матушка. — Огрызнулась я.
Стас хмыкнул, в глазах заиграла смешинка, но всего на одно мгновение.
О чем он думает? Лицо безмятежно, поза непринужденная, плечи расправлены… плечи… да, плечи широкие, рубашка распахнута, грудь без  волос. Почему-то я всегда думала, что волосы на груди у мужчин это дело времени, они свидетельствуют о зрелости. Наверно потому что у моего покойного отца она была покрыта черными завитушками, а у этого ни волоска. Мои глаза не спеша поднялись вверх.
— Нравится?
Я вздрогнула. Все мысли сразу же вылетели из головы, словно стайка испуганных воробушков. Щеки запылали, я опустила ресницы (а это мне совсем не свойственно), не сразу сообразив, что именно меня смутило. Потребовалась пара секунд, и мысли собрались в кучку. Итак, мой откровенно разглядывающий взгляд, был замечен противником.
— Не очень, — я вскинула голову, ножка нетерпеливо отбивала чечетку, выдавая волнение.
— Но все-таки нравится, — мурлыкал Стас.
— И все-таки не очень! — передразнила я.
— Ладно, ладно, — успокоил меня Стас. От его спокойной уверенности повеяло холодом.  — Не очень, значит не очень. Давай тяпку, — и протянул руку. Я покосилась на нее с подозрением.
— Тебе зачем? Поработать решил?
— Да нет, девке одной, вредной, помочь хочу.
— А не поранишься? — съязвила я.
— Ну, нервы у меня крепкие, ее склочный характер как-нибудь выдержат.
Он был явно доволен собой. Опять кривая ухмылка на губах.
— Склочный?! — взвизгнула я, широко открыв рот. Так со мной еще никто не осмеливался разговаривать! Дальше - больше. Я впервые в жизни не успела едко ответить на одну колкость, как меня огорошили следующей.
— Свет, ты это… — он почесал затылок, — челюсть подними, не дай Бог, споткнешься.
«Это и есть скучный и мрачный Стас?» – растерялся внутренний голос. Мы стояли несколько секунд неподвижно. Я - испепеляя его взглядом, он - саркастически улыбаясь.
— Да ты… ты…— как на зло ни единой приличной мысли.
— Что б мне подавиться! Ты покраснела?
— Замолчи! — рявкнула я на неизвестно откуда вынырнувшую подругу.
Стас поздоровался с Катькой и едва заметно кивнул покрасневшему от ревности Ваньке. Ванька, видя, чем дело пахнет, тяпкой заработал усердней.
Катька продолжала подозрительно стрелять по мне взглядом.
— Так-то, Светка, ты мне подругой считаешься? — обижено протянула она.
Это что? Опять оправдываться? Катьке нравились все парни, каждый по-своему. Почему никому не пришла в голову мысль ответить ей взаимностью? Глядишь, объектов ее любви станет значительно меньше.
— Да о чем ты?! — я от злости крепко стиснула зубы, слова получились сдавленные.
— Поболтали и полно, — оборвал меня Стас. — Я обещал твоей матушке затемно домой тебя привести. Кать, ты с нами?
— Да чего уж вам мешать буду?! Третий лишний, — констатировала она. — С вами и так все понятно.
Я зашипела словно разъяренная кошка, но внимание Катюхи было обращено только на Стаса.
— Это и есть женская логика? — чопорно спросил Стас.
Голова стала ясная, как только я поняла, что единственная возможность не остаться со Стасом с глазу на глаз, а мне этого страсть как не хотелось, это уговорить Катьку пойти с нами. Но та почему-то артачилась и я, опять(!) решила играть нечестно.
— Пошли вместе, — предложила я, — я Ваньку позову.
Пока я, сгорая от стыда, перечисляла в голове различные варианты названий таким подругам как я, Стас медленно повернулся ко мне. Я избегала прямого взгляда, для которого была чересчур сконфужена собственной подлостью. Могу поклясться, он видел мои мысли насквозь, без труда извлекая нужную информацию.
— А идея хороша! — обрадовалась Катька, потирая руки.
Я украдкой наблюдала за Стасом, он все еще смотрел на меня, только теперь без любопытства, разочарованно. Разочарование мелькнуло и быстро исчезло.
Интересно о чем он думает? Пришлось напомнить себе, что на это мне глубоко наплевать и отвернуться.
В тот момент и Ванька подоспел. Гармошка в одной руке, другая угрожающе застыла на поясе. Глаза покраснели, щеки надулись, сразу видно, парень зол и обижен. А Стас этот… Непостижимым образом ему удавалось скрывать эмоции, чувства, мысли. Мне это было не по силам. Я – вулкан, в любую минуту готовый взорваться.
Так и складывались наши отношения. Я пыталась вывести его из себя, но, ни разу мне это не удалось, а он постоянно надо мной подтрунивал, в результате оставался невозмутим, а я кипела от бешенства.
Он был для меня загадкой, разгадать которую мне уже не удастся.
— Здорово, Стас, — Ванькин голос звучал сурово.
— И тебе не болеть. — Стас пожал протянутую руку.
— Далеко собрались?
—Домой, Вань, куда ж еще? Ты с гармошкой? — брови взметнулись вверх, еще Стас присвистнул, придав больше значимости сему факту.
Я готова была сквозь землю провалиться. Конечно, оставалась еще слабая вероятность, что мое желание сейчас осуществится и Ванька неожиданно и навсегда влюбится в Катьку. Пусть Ванька ей не нравился, но для женского самолюбия полезно иногда заводить поклонников, хотя бы одного, и пусть даже такого нерадивого как Ванька.
— Да. Песню выучил. Катюшу.
Стас вновь посмотрел на меня, внимательно, потом на Катьку – удивленно.
А Ванька откровенно любовался моим смущенным видом.
— Хорош морды корчить, — буркнула Катька, отвесив ему тяжелую затрещину. — Чай, не обезьяна. Пошли домой, стемнело уже.
Я подняла лицо, к небу театрально закатив глаза, и тогда вновь увидела его.
На фоне сумеречного неба белело облако. Что самое интересное это облако, то самое которое мне с утра показалось загадочным, за день не исчезло, а наоборот – разрослось. Словно воспротивившись жаре, оно неторопливо обволакивало гористый ландшафт. Оно мерцало, колыхалось, двигалось. Словно оживало.
Я вздрогнула, вновь ощущая тот взгляд, что вчера ночью едва не свел меня с ума. И опять предчувствие надвигающейся беды сковало грудь.
Я машинально перебирала ногами, пока не уперлась плечом в дверь своей калитки. Как быстро мы добрались до дома.
— Светка! — крикнула мама. — А ну заходи в хату. Спасибо тебе Стас, что проводил ее.
— Обращайтесь, теть Галь. Пока, Свет.
Я попрощалась с друзьями и погруженная в свои думы поплелась впереди матушки.
Я не питала надежды, что матушка вняла моей просьбе и убрала зеркало, но отчаянно желала, чтобы мой разум прекратил выпендриваться и навязывать мне безумные фантазии.
— Фр-р-р!
— Тишка! Ты тоже поддалась местному психозу? — я рассмеялась. Тишка стояла у крыльца, спина выгнута, шерсть дыбом. Кошка мотала головой, и в темноте вспыхивал то зеленый огонек, то красный.
На мой голос напряженное создание даже не обратило внимания.
— Иди ко мне девочка, — я поманила кошку, предлагая свои руки в качестве средства передвижения. — Ты чего так испугалась?
Наконец кошка удостоила меня вниманием, немного успокоилась и с видимым облегчением запрыгнула на руки. Я взбежала по ступенькам, открыла дверь хаты, остановилась у порога и, прищурившись, обернулась, всматриваясь в темноту. Естественно, мои фантазии уже пустились в полет, быстро охватывая сознание. Каждый знает, что животные всякую чертовщину чувствуют острее людей.
Я вздрогнула. Бр-р-р. Пора корень валерьяны настаивать, того и гляди крыша уедет.
— Светка! Заходи в хату! Чего стоишь с открытой дверью? Комаров напустишь!
Я вошла в сени и Тишка вновь задрожала, а когда мы вошли в комнату, совсем сошла с ума и зафырчала так, что я уж подумала, она вот-вот лопнет от натуги.
Кошка спрыгнула с моих рук и смылась в сени.
Каким чудом мне удалось уснуть этой ночью, ей богу не знаю. Полка на жаре вероятно сказалась. Но знай я, какой сон мне приснится, под страхом смерти бы глаз не сомкнула!

Сон начался необычно. Я крутилась у зеркала, прихорашиваясь. И уже только это само по себе, было странно. Мимо зеркал я пробегаю с такой скоростью, что любой спринтер обзавидуется, а тут стояла спокойно, улыбалась своему отражению. Щетка для волос не спеша пробегалась по  длинным прядям. Я смотрела на волосы и любовалась собой, когда внезапно ощутила безудержное желание отрезать свои косы.
Глупо конечно, я всегда гордилась своей косой, которая опускалась ниже спины. Но я взяла ножницы и обрезала свои локоны. Под корень. Не сожалея.
Зеркало задребезжало, и угловатые трещины стрелами пронизали его вдоль и поперек, образовав замысловатый узор на его поверхности. Оно покачнулось и упало. На том месте, где ранее оно висело, я увидела проход, и гонимая любопытством заглянула в него. С полыхающим в глазах удивлением там я увидела другой мир. С чего я это взяла не понятно, но уверенность была стопроцентная. Многоэтажный дом утопал в зелени деревьев. Подобный дом я видела лишь однажды. Когда мы с матушкой в город ездили.
Так вот, из этого прохода доносилось пение птиц, хохот детворы, носившейся между деревьев. Им было весело и хорошо. Они подбежали достаточно близко к проходу и увидели меня. Мальчишкам с виду было лет по пять-шесть. Их перемазанные лица повернулись ко мне. Один из них громко шмыгнул приплюснутым носом и почесал за ухом. Я улыбнулась им и их грязные рты расплылись в ответных улыбках, затем они принялись звать меня к себе и сопротивляться их просьбе я не смогла.
Я просунула руку в проход и вслед за ней подтянула остальные конечности. Создалось ощущения, что я нырнула в мыльный пузырь и с громким чпоком вынырнула с другой стороны. Этот причудливый звук, который сопровождал мое появление, здорово развеселил детвору.
Так смеясь, мы подбежали к высокому девятиэтажному дому. Приставила руку ко лбу козырьком, пряча глаза от слепящего солнца, и осмотрела здание.
На чугунных балконных перилах, на пятом этаже, я увидела себя. Я (она) стояла, расправив руки, готовясь совершить прыжок. Перед тем как прыгнуть она посмотрела на меня, и я содрогнулась от страха и отвращения. Лицо моего двойника имело странный сероватый оттенок, ее глаза…  вернее не глаза, а пустые глазные впадины...
Она открыла синие губы и прошипела:
— Я приду за тобой.
Смех резвящейся детворы превратился в нестерпимый гул, я повернула голову в сторону и остолбенела. Лица мальчишек потекли как расплавленный сахар, признаки гниения детских тел были явными и среди этих признаков был мерзкий запах тухлого мяса.
Тошнота подкатила к гортани, и я не сдержала рвотный позыв.