В КОРДИЛЬЕРАХ ВСЕ СПОКОЙНО

Утренние лучи осветили Скалистые Горы. Лениво потрескивали угли догоравшего костра. Мужчина и женщина сидели, глядя на рассыпающиеся искры и ожидая восхода солнца.
 

***

Скалистые Горы раскинулись на засиженных мухами фотообоях. Угли потрескивали в закопченном камине, а серый рассвет пробивался сквозь замызганное окно ресторана «Привал». Мужчину звали Евгений. Для друзей и товарищей - Женька.
Работал Женька музыкантом в соседнем ресторане, а в «Привал» зашел с единственной целью: встряхнуться и провести курс лечения от хронической болезни творческих людей - депрессии. В том что Женька человек творческий, никто не сомневался. Его песни играли во всех кабаках города, а инструментальную музыку местная студия телевидения использовала для озвучивания самоделковых клипов и рекламных роликов. Пару лет назад, окончив с отличием музыкальное училище, молодое дарование собралось поступать в консерваторию, но все испортил тромбонист Лешка Филатов.
Филатов слыл человеком непростым: крупным специалистом по тайным знаниям – а  потому выражался, выглядел и одевался причудливо. Работал Лешка в джазовом оркестре, а в свободное время ходил «на жмура». Тогда, поверх белоснежной рубашки, он надевал черную кожаную жилетку, а на голову – настоящий английский котелок. Где он его взял – для всех оставалось загадкой, но выглядел Лешка в похоронной процессии весьма импозантно и торжественно. Торжественней самого виновника.
Он и поведал молодому композитору, что на Земле, одномоментно, присутствуют не более ста людей, которые действительно двигают вперед науку и искусство. Все остальные - примазавшиеся бездари и 'пэ-дэ-ра-сы', которые просто не хотят работать. Потом строго посмотрел на Женьку и спросил.
- Ты ощущаешь в себе искру Божию? Чувствуешь себя избранным? Чувствуешь, что ты один из ста?
  Женька прислушался и понял – не чувствует.
- И не фиг там делать, - махнул рукой Лешка, - играй в кабаке. В 'Меркурии' как раз место освободилось, клавишник нужен.
  Так Женя оставил мечты о «консе», но продолжал писать для души и развлечения. Однако, с некоторых пор, творчество обрело угрожающую форму: весь окружающий мир превратился в музыку. Он смотрел на людей, деревья, здания и слышал музыку. Ел, пил, спал и слышал музыку. Он начал сочинять во сне и даже написал два произведения в технике додекафонии. Услышав тему, Женька вскакивал с кровати и быстро набрасывал партитуру. Вскоре он начал лунатить, и мог запросто обнаружить себя среди ночи за инструментом. Окончательно Женя понял, что крыша съезжает, когда, купив на рынке неведомые ему доселе детали, вскрыл свой «Ensoniq», впаял куда-то микросхемы и перепрограммировал банки данных. Звучание, которое начал издавать инструмент, было настолько могуче и фантастично, что немало музыкантов из других городов и весей совершили в «Меркурий» хадж - послушать ЭТО. Специалисты из Москвы, оглядев его модернизацию и очкасто щурясь, завистливо крутили головами.
- Сам допер или подсказал кто? Такого никто в мире не делал.
  Объяснить Женька не мог.
  А неделю назад все исчезло. Состояние творческого подъема, к которому Женька уже привык, внезапно испарилось. Он пытался, усадив себя за инструмент, вызвать его искусственно, пытался оживить какие-то образы - все было бесполезно.
  Музыку писать это вам не лобио кушать!
  С горя Женька запил. Впрочем, это только так называлось. На самом деле, он был практически непьющим, что в кабацкой среде большая редкость. Для разнузданного, по его понятиям, загула ему было достаточно бокала шампанского. Потому и пришел Женя, закончив рабочий день в родном «Меркурии», в «Привал».
  Гулять.

  Гулять одному было скучно, и он решил присмотреть какую-нибудь барышню. Нельзя сказать, чтобы Женька имел большой опыт по этой части – нет. Правда, кое-какие навыки правильного обращения с нежным полом у него были: в присутствии дам соплю оземь не бил. Пару лет назад он даже завел постоянную подругу – легкомысленную девицу с колоритной фамилией Твердолобова, но это было в далеком прошлом, а сейчас его руки и сердце были совершенно свободны.
Ни одной более-менее подходящей кандидатуры в зале он не увидел. Там и вообще-то, народу было пять человек, включая Женьку. Окинув взглядом унылую картину и заказав бутылку шампанского, он уселся за стол у камина в одиночестве.
Шло время. Женька пил шампанское и грустил. Грустил о неудавшейся двадцатипятилетней жизни, бездарно потраченном времени, упущенных возможностях, о ненаписанных шедеврах, которые уже никогда не напишет. Даже придумал эпитафию на собственный памятник – «Гениальный несостоявшийся композитор», а ниже – «... сколько великих творений он не создал...».
- К вам можно? - негромкий голос нарушил предсмертные размышления.
Женька, очнувшись, поднял голову – перед столиком стояла молодая женщина. Пару секунд Женька энергично соображал что ответить. Он знал, проблем с экстерьером у него нет, но, чтобы вот так – в пустом зале, к нему за стол садилась незнакомка – такого еще не бывало. Суетливо вскочив, он отодвинул стул и помог гостье. Не церемонясь, та протянула руку.
  - Гипатия.
  - Евгений. Простите... как? Я не совсем понял.
  - Гипатия. Это древнее имя, его мало кто знает. Можете называть меня Гиппи.
  - Что будете пить... Гиппи? - запнувшись, выговорил Женька.
- То же что и вы. У нас небольшой выбор, я полагаю, - она насмешливо окинула взглядом стойку бара, - самым лучшим вином меня угощал Синезий, епископ Птолемея, но, боюсь, того винограда сегодня уже не найти и в Александрии.
  Изумленный Женька машинально налил в её бокал шампанское и внимательно посмотрел на гостью. Такие лица он видел у античных богинь на картинках.
  Она подняла бокал.
  - За вас, Женя. За ваш успех...
  - Что вы имеете в виду? - уточнил Женька.
  - За ваш творческий успех, - подчеркнула гостья и пригубила вино.
  Женька машинально кивнул и тоже отпил.
  А через десять минут он уже рассказывал о том что потерял и как ему теперь тяжело и невозможно жить. Гипатия сидела молча и внимательно слушала.
  - Если бы вы только знали, какую музыку я писал, - Женька горестно покачал головой.
  - Ты не писал, Женя, - она улыбнулась, - ты ее записывал...

***

  Около двух ночи к столу подошла Светлана – метрдотель зала.
  Оценивающе смерив взглядом Гипатию, она панибратски хлопнула Женьку по плечу.
  - Такси пришло. Ты с нами едешь или посидишь? - и послала еще один ядовитый взгляд профессиональной стервы, которая вообще-то ни на что не претендует, но, тем не менее... чтобы не потерять форму.
  - Посижу, если ты не против.
  - Да мне-то что? Хоть живи тут, было бы с кем, - Светка, хохотнув, пошла к выходу и уже от двери крикнула.
  - Я сторожа предупрежу!
Через пару минут показался сторож. Раньше Женя, иногда остававшийся здесь допоздна, его не видел. Новенький.
  Сторож подошел к столу и вежливо представился.
  - Нестор Догэнович.
  Он был лыс, в чертах лица проступало что-то азиатское, раскосые глаза смотрели с умным, хитроватым пониманием. Сторож повернулся к Гипатии и поклонился.
  - Здравствуйте, госпожа!
  - Сее-дайси, хватит дурачиться! Принеси нам лучше чаю.
  Сторож учтиво кивнул головой и пошел к ведущему на кухню служебному проходу. Женя вопросительно посмотрел на Гипатию.
  - Вы знакомы?
  - Да, уже давно.

Раздавшийся мелодичный звук отвлек Женькино внимание.
У него был абсолютный слух. Прозвучавшее – было «ля» первой октавы, но «ля» такой невероятной чистоты и тембра, что Женька окоченел в восхищении. Он прислушался, пытаясь определить источник звука, и ему показалось, что звук раздался из старинного, антикварного зеркала стоявшего в углу зала. Когда-то оно служило  украшением. Богатая рама с вензелями, сделанная из дерева неведомой породы, идеально гладкая поверхность... – но, со временем, рама от затушенных об нее окурков потеряла вид, амальгама по углам облупилась, зеркало треснуло, и его задвинули в угол. Звук повторился, и Женька уже не сомневался, что исходит он именно оттуда.
  Зеркальная поверхность заволновалась, пошла рябью, выгнулась и из нее вышел Нестор Догэнович. Только теперь он не напоминал азиата, а выглядел настоящим японцем, одетым в хламиду буддистского монаха. Сторож откуда-то из воздуха извлек поднос, расставил приборы и налил в крошечные чашки желтовато-зеленый напиток.  С поклоном отойдя в сторону, он уселся на пол, скрестив ноги и прикрыв глаза. Ошарашенный Женька подошел ближе. Старик приоткрыл один глаз.
  - Нестор Догэнович, что вы делаете?
  - Я ничего не делаю, - невозмутимо ответил сторож.
  Женька напряг воображение.
  - Что такое то, что вы не делаете?
  Сторож улыбнулся.
  - Даже древние мудрецы этого не знали.
  - Сее-дайси, - прервала их Гипатия, - ты мне мешаешь.
  - Слушаюсь, госпожа! - не меняя позы, сторож поднялся в воздух, плавно перелетел и опустился на стол стоявший в отдалении.

***

Внутри у Женьки стало нехорошо. Вспомнились триллеры о нечистой силе, упырях, а то и самом Князе тьмы, стремящемся установить на Земле свое царство. Неприятно заворочалось в животе. Боком, словно краб, не сводя глаз с зависшего в нескольких сантиметрах от стола японца, он проковылял к служебному проходу и рванул по обложенному кафелем коридору, провонявшему запахами кухни и туалета. Женьку трясло, на ходу он пытался застегнуть молнию на куртке и никак не мог попасть в замок. В конце коридора тускло горела единственная лампочка. Женька повернул за угол - перед ним стояла Гипатия. Отшатнувшись, он метнулся назад и увидел, что в противоположном конце показался сторож.
  Все.
- Сейчас жрать меня будут, - вяло подумал он, почему-то вспомнив об эпитафии на памятнике, - ... и похоронить ничего не останется.
  На плечо легла мягкая, участливая рука.
  - Испугался? - это была Гипатия, - Не бойся, идем, - подавая пример, она пошла вперед, и Женька поплелся следом.
  У стола он налил и залпом осушил фужер шампанского, сел на место, трясущимися руками достал сигарету.
  - И что теперь? - обратился он к Гипатии, косясь на японца опять застывшего над столом. Гипатия не ответила. Она напряженно вслушивалась, затем сделала сторожу знак.
  - Время, начинай.
Сторож слетел на пол, встал на ноги и подошел к зеркалу. Приняв странную позу, он начал раскачиваться: вначале еле заметно, затем со все более возрастающей амплитудой.
  - Что он делает? - шепотом спросил Женька, забывший о недавнем испуге.
  - Проход открывает, молчи, - шепнула в ответ Гипатия, всматриваясь в зеркало.
  - Есть!
  Поверхность покрылась рябью, втянулась, внутри образовалась воронка, в которой возникла человеческая фигура. Через секунду перед зеркалом стоял хорошо сложенный мужчина среднего роста, одетый в римскую тогу. Гипатия подошла и склонила голову.
  - Здравствуй, учитель.
  Человек обнял ее за плечи и поцеловал в лоб.
  - Здравствуй, - он перевел взгляд на Женьку, - кто это?
  - Причина нашего собрания. Его зовут Евгений.
  Женька вышел из-за стола и, подражая Гипатии, поклонился.
  - Женя, это Плутарх – мой учитель, - представила она незнакомца, и Женьке опять стало дурно. Кое-как добравшись до стула, он уселся и оттуда наблюдал за происходящим.
Поверхность зеркала вновь покрылась зыбью, и показался второй человек. Лицо его было до боли знакомо. Женька видел это лицо сотни раз и, не удержавшись, восторженно вскрикнул.
  - Леонардо!
  Второй гость благосклонно взглянул на него и нравоучительно поднял палец.
  - Ты прав, мой мальчик, ты бесконечно прав, - затем он обратился к Гипатии, лукаво косясь на ее немаленькую грудь.
– А который сейчас год, милейшая?
– Две тысячи третий, сударь, – ответила она.
– О-о! Великолепно! И меня узнают в лицо! Когда-то Франциск I, недовольный моей «Битвой при Ангьяри» заявил, что через сто лет никто и не вспомнит такого мазилу. Знал бы его высочество – как он ошибался. О-о-о..., - чрезвычайно довольный собой великий мастер, осматриваясь, прошелся по залу.
  - Чьи это покои? Ваши, сударь? - обратился он к Женьке. - Зачем так много кресел, да еще таких неудобных?
  - Я позже все объясню, - вступила Гипатия, - позвольте еще несколько минут!
  - Прелестно... прелестно..., - пробормотал маэстро, оглядывая её уже сзади.

  Зеркало выпустило из своих глубин еще одного человека.
  Прибывший выглядел почти современно: костюм и туфли, русые, зачесанные назад волосы, худощавое лицо.
  - Здравствуйте, Михаил Афанасьевич, - поздоровалась Гипатия.   
  Для прибывших сторож попытался соорудить отдельный стол, но Плутарх жестом остановил его.
  - Это не имеет ровно никакого значения, - он повернулся к Гипатии.
  - Ближе к делу, я не хотел бы задерживаться.
  - Время подвластно вам, учитель, - поклонилась в его сторону женщина.
  - И, тем не менее, рассаживайтесь, друзья, - он указал на кресла Леонардо и Булгакову.

- Правами предоставленными мне постом Координатора, я собрала вас, чтобы согласовать техническую проблему, - Гипатия встала перед учеными мужами; держалась она свободно, не испытывая ни малейшего смущения от их величия.
  - Так случилось, что в результате сбоя системы одна из ячеек информационного поля оказалась незаполненной. В результате информация начала стекать самопроизвольно. Прошло некоторое время, пока мы перекрыли поток, но утечка составила около двухсот пятидесяти единиц. Практически вся информация поступила к одному человеку, и человек выдержал испытание, - она указала на Евгения.
  - Поскольку для поиска и инициации нового посвященного требуется некоторое время, я вношу предложение: подключить Женю к уже использовавшейся ячейке и продолжать дальнейший процесс в рабочем режиме.
  Леонардо фыркнул.
  - И для этого нас собрали? Не могли решить вопрос сами?
  - Я не намерена нарушать регламент, - Гипатия вскинула голову.
  - Простите, я бы хотел несколько уточнить суть, - обратился к Гипатии Булгаков, - а сам... гм... товарищ представляет, о чем идет речь? Судя по его растерянному виду, - он указал на Евгения. Тот действительно выглядел не лучшим образом.
  Гипатия смутилась.
  - Я не успела объяснить ему, что происходит. Но это несложно исправить, - она направилась к Женьке. Он посмотрел на нее мутным взглядом и что-то горячечно зашептал. Девушка наклонилась.
  - Но они ведь, все умерли, - указывая на комиссию, шелестел Женька. Глаза его настороженно косили в сторону высоких гостей.
  - Неужели? - искренне изумилась Гипатия, - Может быть и я умерла? Не городи чепухи, Женя! Они живее всех живых! Живее не бывает.

***

Женька плохо понимал, что говорила Гипатия, однако, суть уловил.
  Чертов тромбонист Филатов, оказался прав – есть эта сотня посвященных. И ему предлагают стать одним из них. Что он такого сделал, почему выбрали его? Женька не мог уразуметь.
  Гипатия терпеливо объясняла.
  - Беда с вами, музыкантами! Ты уже проверен, творческого потенциала хватит, чтобы воспринять и расшифровать сигналы инфополя. Кто мне целый вечер рассказывал о том счастье, которое испытывал когда творил?
  - Ты сказала, что это не я!
  - Ты – не ты, какая разница?! Ты был проводником. Думаешь, каждый для этого пригоден? Хороший композитор - достаточно редкая вещь. Не так часто удается вычислить приличный экземпляр.
  От такого утилитарного подхода у Женьки отвисла челюсть.
  - Так что, все великие...?
  - Все, без исключения, - кивнула Гипатия.
  - А-а..., - Женька глазами указал в сторону Леонардо.
  - Тоже. Я говорю тебе, что другого способа просто нет. Инфополе рассчитано на сотню ячеек, большего количества Земля не выдержит.
  - И Бетховен? - обреченно вздохнул Женя.
  - И Бетховен, и Моцарт… и Эйнштейн. Достаточно?
  Женька покачал головой, встал и принял торжественную позу.
– Я готов! А умирать сейчас надо?
  Комиссия покатилась со смеху. Плутарх подошел к нему, обнял за плечи.
  - Живи, парень, твори и не сомневайся. Ты вечен!
  Гипатия бюрократически напомнила:
  - Мы обязаны проголосовать. Кто «за»?
  Члены комиссии подняли руки.
  - Единогласно. Поздравляю, Женя!
  Женька прислушался к себе. Тихо...
  - А почему я ничего не чувствую?
  - Не сразу, имей терпение.
  Великие поднялись, отодвигая стулья. Один за другим они подходили к Женьке, поздравляли, прощались и исчезали в зеркале. Остались Женька, Гипатия и Нестор Догэнович.
 
***

    Серый свет нарождавшегося утра робко освещал Скалистые Горы. С каждой минутой они становились отчетливее и рельефней. Лениво потрескивали угли догоравшего костра. Мужчина и женщина сидели молча, глядя на рассыпающиеся искры и ожидая восхода солнца.

  Наконец, Гипатия встала.
  - Мне пора. Рада была познакомиться.
  - Мы еще увидимся?
  - Конечно, все в наших руках.
  - Гиппи, - Женька помялся, - мне это не привиделось?
  - Нет, глупенький, - она подошла, погладила его по щеке и направилась к зеркалу.
  Перед тем как войти в него, она еще раз обернулась и махнула рукой. Женька помахал в ответ. Стеклянная поверхность расступилась и приняла ее. Снова раздался тот же чарующий звук. Женька стоял, блаженно улыбаясь, как вдруг поверхность зеркала вздулась пузырем и оно, лопнув, с оглушительным грохотом разлетелось на мельчайшие осколки.
  Женя испуганно огляделся по сторонам. Рядом стоял сторож. 
  - Нестор Догэнович, а как же вы вернетесь?
  - Куда?
  - Туда, в свой мир, из которого пришли.
  - Мне некуда возвращаться. Я сам свой мир. И ты – свой мир, – сказал японец.
  - А как же проход?
  - Проходов, как и миров – много. Главное знать – куда и зачем идти.
  Женька присел рядом на стул.
  - Нестор Догэнович, а Бог есть?
  - Мы не отрицаем его существования, - кивнул сторож.
  - А в церкви Бог есть?
  - Статуи это не более чем куски камня и металла. Ты можешь поклоняться цветку, - японец хитро улыбнулся.
  - Так что же главное?
  - Дух!  Дух человека. И ты должен, проникнув в истинную природу ума, так повлиять на него, чтобы он сам стал своим собственным господином.
  - Я ничего не понял.
  - Язык - плохое средство. Лучше помолчим. Давай пить чай.   
  Откуда-то из воздуха сторож извлек поднос и начал расставлять на столе крохотные чашки.

Отредактировано Горохов (2007-09-02 13:47:03)