Соло для барабана и любви без оркестра
Возлюби ближнего своего
это значит, прежде всего –
оставь ближнего своего в покое!
И как раз эта деталь добродетели
связана с наибольшими трудностями
Ф. Ницше
Возможно, у того предмета, о котором я сейчас хочу поговорить есть какое-нибудь очень красивое и специальное название.
Длинное. На латыни.
Но, рассуждая об этом по-дилетантски (да простят меня специалисты-психологи), я лишь хочу заострить ваше внимание на некоторых жизненных проявлениях наших причудливых натур. Натур таких неожиданных и таких предсказуемых…
И в числе этих проявлений, в первую очередь - эффект «доступности и адаптации», эффект «любви».
- Нет таких, - скажут, нахмурившись, специалисты.
Возможно. Не буду спорить.
Назовите сами как хотите. Как нравится.
Суть этих эффектов, я думаю, на себе испытывал каждый.
Милая девушка, казавшаяся на некотором расстоянии такой непостижимо красивой и неприступной, обладавшая такими неоспоримо–замечательными качествами и достоинствами, при ближайшем рассмотрении оказывается совершенно банальной дурой. А градус ещё вчера феноменальной красоты, в процессе общения, плавно и неуклонно понижается.
И ты уже не знаешь, как от неё избавиться и (с внутренним протестом), поговорив в очередной раз по телефону, бурчишь что «Весь мир театр – все бабы…»
Родственники о которых у тебя было, в общем-то, недурственное представление при регулярных встречах оказываются скучнейшими людьми, у которых и свежесть носовых платков оставляет желать лучшего.
Литературное произведение возведенное когда-то и кем-то в ранг «запрещённых», тут же обретает прелесть недоступности. И сколько откровенного барахла было извлечено из «столов», после того, как эти «столы» были вывернуты на всеобщее обозрение. А на смену филиппикам «Архипелагу», от людей которые его не читали, пришли восторги, от людей, которые его тоже не читали.
Ещё…?
Автомобиль бывший пределом мечтаний, через две недели после покупки, становится совершенно будничной домашней утварью.
А почему мы не надоедаем сами себе? Бесконечно повторяющиеся и одинаковые ежедневно. Знакомые себе до тошноты… до отвращения.
Слабые попытки преобразиться и начать новую жизнь кончаются очередным крахом, после которого происходит очередное осмысление ситуации и новая попытка.
Процесс изменений протекает так вяло…
Вялотекущее взросление… вялотекущее старение.
Оно длится годами и десятилетиями и, чтобы заметить трансформацию нужно не видеть себя, по крайней мере, пару-тройку лет. И тогда с чистой совестью можно, посмотрев в зеркало, спросить:
- А кто это?
И оценив дела и поступки, как бы с позиции стороннего наблюдателя, уточнить на всякий случай.
- А зачем это?
И внятного ответа всё равно не получим. Не надейтесь….
Можно конечно горделиво надуть щёки и промычать что-нибудь типа - «Человек – это звучит…» … но этого ощущения хватит лишь на то время, пока в лёгких не кончится воздух и суровая действительность не принудит нас щёки сдуть.
И всё-таки, несмотря ни на что, мы продолжаем относиться к себе, к своей персоне, к своему эго в высшей степени трепетно.
Наверное, это большое и сильное чувство, которое мы к себе питаем и есть истинная любовь. Не то - временное, быстро проходящее состояние, которое в немалой степени зависит от выработки организмом каких-то гормонов и другой хрени, а бессрочное - которое мы несём через всю жизнь…
И ведь никто ещё не сказал – я себя ненавижу – всерьёз.
До настоящей ненависти, до зубовного скрежета.
А если и ненавидел, то недолго. И быстро простил.
Ну, подумаешь там…
Мне кажется крайнюю степень этой любви, этого всеобъемлющего самообожания, несут в глубине некоторые самоубийцы. Те, которые уходят из жизни по причине невозможности смириться с тем, что с ними, с их личностями, с их непонятыми душами обошлись таким вот образом. Неважно кто - люди, судьба, обстоятельства.
В противном случае человек мог бы бороться, но любовь к себе не позволяет делать этого. Слишком сильное чувство оскорблено и – яд, кинжал, паровоз, седьмой этаж и прочие маленькие удобства, позволяющие раз и навсегда прекратить эту невыносимую пытку. Пытку любимого существа. Себя.
Но это отдельный случай…
И много ли их таких?
И ведь не зря сказано: «Возлюби ближнего, как себя самого».
Нет тут ничего нового, всё старо как мир. Давно пора всё понять и смириться… и сказать:
- Люди. Я не смогу любить вас как себя самого… потому что большая любовь бывает только одна, и она уже состоялась, она уже пришла.
- Я уже люблю… – себя.
И зная это, мы не устаём удивляться и возмущаться, постоянно попадая впросак. Почему окружающие ведут себя не так, как они должны себя вести по нашему разумению, почему они такие? Поговорив с разводящейся семейной парой, с каждым отдельно, мы убедимся, что каждый из них прав. Прав по-своему. И эта правда даже не нуждается в доказательствах.
Для того чтобы поверить в неё нужно только одно – поверить. Поверить и любить.
Сударь! И вы, прожив такую длинную и такую неинтересную жизнь, всё ещё продолжаете удивляться тому, что ваша жена вас не понимает? А вы её когда-нибудь понимали? А вы, вообще… кого-нибудь, когда-нибудь понимали?
Понять – это значит простить. А простить – это уже почти любить. А любить по частям невозможно. Приходится любить и внешнюю оболочку и внутренний мир.
И это значит - позволять другому человеку жить так, как ему нравится, заниматься тем, чем ему нравится, заполнять внутренний мир тем, к чему у него есть наклонности.
А вот это и не получается.
Амфетамины кончились, эндорфины не выработались… и сердце каждого опять занято собой. И мы точно знаем, что наш визави неправ.
Почему?
Да потому, что мы к ним более строги, чем к себе-любимым.
И так было.
И так будет.
И… да здравствует любовь!
***
Над ним висела Идея.
Она висела прямо над головой. Если поднять голову - Идею можно было увидеть. Она была очень красива и недоступна. И как всё красивое и недоступное она была восхитительна. Сверкая и переливаясь она затмевала всё окружающее.
Она была само совершенство.
Идея была невыполнима, и он это знал.
Она вытеснила из его жизни всё прочее, и он с лёгкостью согласился с этим. Он никого не звал под свои знамёна, ему было и так хорошо. Более того, ему было абсолютно наплевать на окружающих, на их мир, на их мнения.
Он абсолютно точно знал, что высшее счастье – возможность заниматься любимым делом.
Ему никто не был нужен.
Нужен и важен был только процесс.
Поставленная задача не имела решения. Он понимал это, но с маниакальным упорством продолжал ею заниматься.
Зачем?
Да просто… он любил её, свою Идею и принёс ей в жертву всю жизнь.
И… да здравствует любовь.
***
Она потеряла.
Потеряла внезапно и страшно.
Потеряла ту тонюсенькую, неразличимую, едва ощутимую нить, которая вела её по жизни. Нить, которая вела её к нему… к единственному и неповторимому смыслу всего её существования. К оргазму.
Потеря была так страшна и внезапна, так неожиданна и непредсказуема, что вначале она сама ничего не поняла. Что-то изменилось, но что?
Те же позы и устремления, те же упражнения не приносили ничего кроме раздражения.
Потом она занялась поиском.
Все её попытки обрести его, в местах ранее недоступных, кончались ничем.
Прихожая, машина, лес, рабочий кабинет, не внесли в жизнь ничего нового.
Смена партнёров также не помогла.
Простой перебор дал ощущение тошноты и брезгливости к самой себе. То, что ещё вчера казалось привлекательным, сегодня вызывало рвотный рефлекс, и она уже не могла, физически не могла думать об этом.
Жизнь потеряла смысл. Те краски, которые ранее окрашивали серое бытие, её несказанно бедный внутренний мир, внезапно поблекли и увяли, как будто неведомый негодяй облил их кислотой. А больше у неё ничего не было…
Кого нужно было винить, она не знала. Она не понимала, что происходит, и это бесило её больше всего.
Воли к жизни не осталось. И тогда она ушла.
Ото всех. Ушла от мира, от его серости и блеклости.
Туда – где искала спасение. Ушла к Богу.
И полюбила Бога.
И всё-таки, больше чем Бога, она полюбила свою любовь к Нему.
И вновь обрела счастье.
И вновь наступила жизнь.
И… да здравствует любовь!