С самой школьной скамьи наши преподаватели решили что мы с Артемом дети с "какими-то странностями", возможно даже с умственными отклонениями, и это даже не смотря на то что у Артема были просто фантастические задатки вундеркинда, склонного к изучению точных наук, таких как математика или физика.
         Да, мы могли целый урок отвлеченно проиграть в морской бой или в крестики-нолики, но при этом прекрасно понимать о чем нам говорил учитель. Даже если он, заметив что мы заняты чем-то другим, решал спросить нас о чем он только что говорил, мы могли ему в точности повторить его слова. Их это раздражало, они хотели нас наказать, но, получается, не было за что. Поэтому наших учителей просто приводила в бешенство наша, я так это назову, детская невинная чудаковатость, они специально ставили нам заниженные оценки, хотя мы могли знать материал намного лучше других учеников. Они специально унижали нас перед другими учениками, что незамедлительно привело к своеобразному отчуждению нас от наших одноклассников.
         Спорить не стану, возможно со стороны мы выглядели немного странными, мы ни с кем не дружили (по той причине что с нами никто дружить не хотел), увлекались не тем, чем увлекаются другие дети в таком возрасте. Мы давно поняли что хотеть быть космонавтом – это полный абсурд, поэтому решили заниматься в жизни чем-то более приземленным. Например, сделать из подручных материалов взрывчатку или устройство для прослушки засекреченных радиоволн. Или скроить парашют для кошки и устроить высадку десанта с девятого этажа. Правда, было несколько неудачных попыток, но ведь ни один эксперимент не получается с первого раза, так ведь? Мы были настоящими экспериментаторами, у нас в ранец помещалось всего несколько книг потому что все остальное место занимал разнообразный мотлох, в котором мы видели что-то необычайно полезное. Ну вот например: катушка проволоки, стыренный в физкабе амперметр, автомобильный клапан, моторчик на батарейках, штангенциркуль, набор сверл, щипцы, компостер с трамвая, рулон наждачной бумаги, велосипедная звездочка, сухой спирт, нож, спички и т.п.  Возможно, именно из-за этого родители наших сверстников откровенно побаивались дружбы их детей с нами, считая нас и наше поведение абсолютно непредсказуемым.   
         Что касается меня, то по этому поводу могу лишь сказать что если бы в свое время наши таланты были оценены по достоинству и учителя не делали из нас посмешище перед всем классом (что незамедлительно вызвало у нас чувство ненависти и к одноклассникам и к учителям, особенно в старших классах), вполне возможно сейчас я бы был каким-нибудь ученым в области электротехники, а Артем известным конструктором, создавшим новый реактивный самолет. Но этого не случилось.   
         Случилось обратное, то что кардинально поменяло весь ход наших историй жизни. Как сейчас помню тот день, это было 19 февраля 1987 года. Зима в том году была так себе, но в тот день, как на зло, показания термометра упали к отметке 35 градусов. Мы возвращались на учебу из семидневных каникул, выделенных нам даже не помню за какие заслуги и это был первый раз когда мы начали жалеть о том, что не поехали поездом. Уже начинало темнеть, а дорогу замело снегом так, что по ней можно было проехать разве что бульдозером, за два часа что мы простояли у дороги проехало всего несколько машин, и ни одна из них не подобрала нас.
         А вокруг только степь да лес. Мы проклинали себя как могли за такую нелепую идиотскую упертость и нежелание идти на уступки, мы считали что мы сами хозяева своего положения и нам решать на чем нам добираться дальше, а ведь вокзал поначалу был так близко.
         Еще через час я перестал ощущать свои ноги и руки, я не мог пошевелить даже пальцами. Мое тело промерзло насквозь и я медленно начал превращаться в обмерзшую кочерыжку, не способную даже пошевелиться. И тут появился грузовик. Я не знаю остановился ли он из доброй воли или Артем его остановил, но я был несказанно рад его появлению. Водителем оказался мужчина лет сорока пяти с добротной улыбкой и чапаевскими усами. Он неустанно продолжал спрашивать нас куда мы держим путь и почему в такую метель оказались посреди дороги, на что мы давали невнятные ответы поскольку правду нам говорить не хотелось. Он был похож на доброго заботливого отца. Такие люди редко попадаются на дороге, обычно водители молча подвозят нас к назначенному пункту и так же молча уезжают, так ничем и не поинтересовавшись у нас за всю дорогу и ничего нам не рассказав о себе.
         Этот же наоборот - пока мы ехали рассказал нам почти все о себе, о своей машине, о том что везет шесть тонн металлопроката на какой-то склад и о том что в прошлом месяце ему присвоили звание ударника социалистического труда. За то время что мы ехали он поведал нам обо всем, даже о том, чего не должны знать просто случайные попутчики. Например, о том, что у него роман с женой главного инженера. Я относился ко всему этому вполне нормально, я, по большому счету, даже не слушал о чем он нам говорил, я просто был счастлив что не замерз в сугробе и что мне теперь тепло и уютно даже если это жесткая кабина грузовика. Но Артем… я поначалу подумал что он просто устал и хочет уснуть, а не умолкающий ни на мгновенье водила его просто раздражает, но потом я понял что это не так. Поздно понял.
         Я до сих пор не знаю зачем он тогда это сделал. Не знаю что в этом человеке так не понравилось Артему, что он решил убить его.
         Никогда не забыть мне выражения его глаз. Это были глаза настоящего убийцы, несмотря на то что он являлся еще подростком. Нет, в них не было ни злости, ни ненависти, ни волнения, ни даже желания убить, в них было лишь глубокое и бескрайнее спокойствие. Не глаза, а два пустых стекляных шара, в которых не отражалось вообще ничего. Пустота.
         Он посмотрел на меня, заговорщицки подмигнул левым глазом и, перегнувшись через меня, с такой обычностью в движениях будто включает магнитофонный шнур в розетку, воткнул ему нож в шею чуть ниже мочки уха.
Мы были экспериментаторами…
Мало кто поймет что тогда происходило внутри меня, да и рассказывать я, пожалуй, не буду, скажу только что в тот миг я сомкнул невидящие глаза, закрыл уши ладонями и только чувствовал бешеный ритм своего сердца и как водитель, шурша своей курткой о мою пытается дотянуться до застрявшего в шее ножа. Но смерть приходит порой неожиданно и не дает ни единого шанса с собой бороться…
          После того как крики утихли, Артем так же спокойно вынул нож из шеи еще дергающегося в спазмах тела и вытер лезвие в его куртку.
Уж не знаю сколько времени мы просидели не издав и звука в кабине врезавшегося в снежный валун грузовика, пока я не начал опять замерзать. Тело водителя давно остыло, и проникающий  в кабину холод начал постепенно покрывать его забрызганное кровью лицо и верхнюю одежду инеем. Я не знал о чем мне думать, не знал бояться ли мне или нет, не знал спрашивать ли у Артема зачем он это сделал или нет, я не знал абсолютно ничего, мои мысли на пару часов прекратили поступать в мою голову.
Это было дико страшно. Я даже допустить не мог что сейчас творится в голове у Артема, о чем он думает всматриваясь в ночь, в черную пустошь дороги и что он собирается предпринимать. Не знал до тех пор, пока он не повернул голову в мою сторону и не сказал: "Проверь его карманы и садись за руль, дальше поедем сами". И мы поехали сами, в машине с мертвым телом, забрызганным кровью лобовым стеклом, сиденьем и потолком. Впервые будучи за рулем тяжелого "Урала" мы проехали больше двух сотен километров и проскочили незаметно четыре поста гаи. Не знаю почему нам везло, почему судьба оказалась так к нам благосклонна, но мы ехали до тех пор пока в наших баках не закончилось горючее, и лишь после этого мы бросили грузовик с мертвым телом водителя прямо посреди какого-то безлюдного города.
         Не промолвив за всю дорогу ни слова мы добрались до своего университета впервые поездом. С этого момента вся наша жизнь перевернулась вверх дном. Артем окончательно выжил с ума, он стал "скрытым" безумцем, до полуночи как прокаженный изучал на память учебники... а потом так же усердно изучал тактику ведения боя на ножах и калечил людей. Я понял что это приносит ему удовольствие, он испытывал свои лезвия на всех, кто ему не нравился или вставал каким-то образом на его пути. Этих людей больше никто не видел, а он утверждал мне что не убивал их: "Я им просто возместил… а у каждого, знаешь, своя месть. Если эта блондинистая дура подумала что раз у нее парень боксер и она может послать меня прилюдно на хер и ей за это ничего не будет… Пускай бы хоть краем своих мозгов допустила бы что это обидно и унизительно… а она никто чтоб меня унижать…"
Таким образом пропавшими безвести объявили одного нашего преподавателя, сокурсника и его девчонку, девушку продавщицу из продуктового магазина, которая не пожелала без десяти копеек дать ему пачку сигарет, наглую кондукторшу, девушку вместе с боксером и это, полагаю, не весь список.
          Я досчитался до семи подобных случаев, милиция искала его как профессионала, в газетах писалось что в городе действует группировка возможно особо опасных рецидивистов и никто даже подумать не мог что это студент ростовского вуза, метящий на красный диплом по его окончанию. Никто не мог предположить что группировка особо опасных рецидивистов это он – худощавый, с запавшими внутрь щеками и опрыщенным лбом белобрысый очкарик с лицом заучки-ботаника, которым восхищались все преподаватели и суровый фотоовал которого украшал "доску лучших студентов университета".
На него могли бы не выйти вообще никогда, если бы Артем однажды не сорвался по-крупному, и вот тогда земля под нами действительно задрожала.
         Прошло три года после того, как он (или же правильнее "мы"?) убил водителя "Урала". Мы закончили университет, получили свои красные дипломы и вернулись в родной край, любимый город Одессу. Понятное дело мы не могли этому не радоваться, мы бывали дома очень редко и теперь приехали совсем другими людьми, мы (теперь вы понимаете почему) конкретно поменялись как и во взглядах на жизнь, так и во всех остальных отношениях. Теперь у нас уже были друзья, а точнее сказать подружки, и это не удивительно, Артем к тому времени стал настоящим красавцем, превратившись из гадкого утенка с лицом заучки в настоящего героя-киношника. Бедные девушки, они готовы были глотки друг другу перегрызть из-за него. И все было бы нормально, мы уже начали было привыкать к обычной жизни, но случилось непредсказуемое.
         Это был весенний вечер. Один из тех незабываемых вечеров нашей молодости от которых так веет романтикой, приправленной ароматами цветущих лип и каштанов, насыщенной звуками возродившейся весны, наполненной цветастой плотной атмосферой любви и желания. Один из тех долгих вечеров в который так приятно посидеть с девушкой на лавочке в парке и сначала заведя тему о чем-то отдаленном уже через несколько минут прикасаться губами к ее губам, гладить ее волосы ощущая их природную мягкость и шелковистость, слушать ее смех, восхищенно заглядывать ей в глаза и мечтать, мечтать, мечтать…
Это был такой же вечер. Сначала мы с небольшой компанией посидели в кафе, немного выпили, пообщались, посмеялись от души и потом решили сходить на дискотеку. Это была летняя открытая танцплощадка в парке, таких сейчас осталось мало, их вытеснили новые более удобные клубы, а тогда они были почти что в каждом районе и вся городская молодежь вечером приходила туда. Пришли и мы. Сначала все было отлично, мы танцевали, веселились, даже на некоторое время полностью отвлеклись от забот этого мира, до тех пор пока не заметили что с нами нет Артема.
         У меня с самого начала было плохое предчувствие. Я искал его где только мог, но его нигде не было. Я не верил в то, что он отлучился с какой-то девушкой из нашей компании, в чем меня старались убедить. Я хорошо знал Артема, он ничего не делал заранее не предупредив меня, и это настораживало. И не зря. Спустя несколько минут я нашел его у края дороги, всего израненного, с расшибленной головой и окровавленным лицом. Он лежал неподвижно, и сначала я подумал что он умер, но потом я услышал как он стонет. Мы отвезли его домой. Несколько дней он не мог ни говорить, ни подняться с кровати, его лицо так опухло, что едва можно было разобрать где у него глаза и где нос, а на спине четко было видно следы от множества ударов ногами. Ушло несколько недель на то чтобы он мог свободно перемещаться и с его лица сошли все гематомы. Он не знал кто конкретно его избивал, все что он запомнил что их было семь человек. Не мало как для одного.
         Я видел как в нем с каждым днем все больше закипала злость и чувство мести, но искать он теперь их не намеревался, о чем он мне ясно сказал. Он замыслил другое и никого не посвящал в свои планы, даже меня.
         Тем вечером я пошел на дискотеку один, у моей девушки тогда не получилось пойти со мной, а Артема я не мог застать дома, поэтому пошел сам. Не то чтобы мне сильно хотелось танцевать-зажигать, просто не было куда себя деть. До конца дискотеки оставалось не более полу часа, я стоял в стороне и держал в руках бутылку "Жигулевского". Народу в тот день было хоть отбавляй, начало лета всегда изобилует множеством молодежи. И тут пришел кто-то, вокруг кого сразу же создалась толпа народа.
Этому человеку удалось развеселить, "завести" публику моментально, парни, окружив его тесным кольцом, довольно хлопали в ладоши и что-то выкрикивали, девушки нарочито подтанцовывали рядом. Я также решил посмотреть кто так смог всех заинтересовать, подошел поближе и увидел странного человека, исполняющего, как мне показалось, какой-то ритуальный танец, но неуклюже и громоздко. Так, будто у него был переломлен позвоночник и он вот-вот упадет.
Спустя какое-то время я более четко разглядел объект всеобщего интереса - это был парень в женском парике, зачем-то одет в женскую юбку и блузку, с грубо накрашенными помадой губами и обведенными по кругу черной тушью глазами. Правда в таком наряде и с таким макияжем он более походил на неудачно загримированного клоуна нежели на женщину. Это было смешно, теперь я понял что у него не был переломлен позвоночник и он не исполнял ритуальный танец, он просто пытался танцевать как женщина, он даже обут был в женские туфли! Со всех сторон был слышен смех, к нему неслись радостно-дерзкие выкрики "голубой", "педик" и насмешливые возгласы "Давай, милая, давай!" И мне казалось что этому человеку нравится как его унижают и чем больше в его сторону летело разных издевок, тем энергичнее он танцевал, тем пластичнее были его движения.
Это было очень прикольно, я решил что этот человек действительно экстремал, тот, кто может удивить толпу и впервые допустил мысль что он чем-то похож на нас с Артемом. И тут меня словно ударила молния. Артем. Как же я сразу не додумался! Конечно, это был он… Стоп, но зачем весь этот маскарад? Сердце у меня екнуло и неприятно задавило под ложечкой, не спроста все это, ох не спроста. Не просто так он решил выставить себя посмешищем. Но зачем тогда?
Мне даже припоминается, что я успел окликнуть его по имени, но он, не обратив никакого внимания, не спеша снял с ног туфли, аккуратно отставил их в сторону и все его лицо расползлось в улыбке, более походящей на волчий оскал.   
         Я еще не успел сообразить что он задумал как два охотничьих ножа сверкнули в его руках  огромными матово-белыми лезвиями. Никто еще ничего не успел понять, как те, кто были к нему ближе всех упали на землю с распаханными животами. Звуки музыки затерялись в скрипучем визжании девчонок и отчаянном вопле парней. Артем превратился в настоящую, совершенную машину для убийства, от него не мог больше уйти никто.
Я стоял в центре происходящего с широко раскрытыми глазами и видел как мой друг превращает танцплощадку в мясорубку. Он резал всех, кто первым попадал ему на глаза. Как будто в каком-то диком танце шамана, он выполнял неописуемые движения, подпрыгивал, приземлялся на колено, опускал голову и протягивал вперед или в стороны руки, доставая лезвиями до тел своих жертв. Вонзал их не в только жизненно важные  части тела, а во что попадет, он не ставил себе за цель резать глотки, убивать. Мне казалось он хотел чтобы им было больно, он хотел чтобы всем им было очень больно. От порезов гораздо меньше шансов умереть, чем от колотых ударов. Поэтому он не столько колол, сколько скользил лезвиями по ногам, рукам, туловищу, резал на лоскуты одежду. Он не хотел их убивать, он хотел причинить им лишь боль, я почувствовал это тогда.  Но несколько человек, в том числе тех, кого он достал первыми, он убил и это было сделано умышленно.     
Переполненная ужаса публика рванула к выходу и те, кто успел выскользнуть через узкий проем могли быть за себя рады, но другим повезло гораздо меньше. Несколько более-менее сильных парней попытались создать ему отпор, но это было бесполезно, он изрезал их на куски. Это были несколько минут ада.
         Запахло свежей кровью и смертью. Дьявол, какая же это была зловещая картина: человек переодетый в женщину словно совершает какой-то обряд посвящения, кромсает всех кто попадает в его поле зрения. Я закрыл глаза и уши и только чувствовал как на лицо мне летят горячие брызги крови. Кто-то пытался спасаясь уцепиться мне в плечи, но тут же его хватка ослабевала и он падал рядом. Артем настигал их со скоростью голодного гепарда, никому не оставляя единого шанса.         
         Когда крики, перекрывающие звучание музыки, утихли я открыл глаза и понял что невредимым остался лишь один человек – я, вокруг же меня лежало множество истекающих кровью тел. В разноцветных, веселящих бликах включенной светомузыки они выглядели еще жутче. Кто-то был уже мертв, кто-то еще, истекая кровью, шевелился, кто-то стонал, но в моих глазах все вдруг слилось в одно безобразное, бесформенное пятно и я почувствовал что теряю сознание. Меня вывернуло наизнанку, я присел в луже крови и блевотины и боролся с тем чтобы не отключиться совсем. В конце-концов я понял что это бесполезно и рухнул на землю.
         Очнулся я уже в чьей-то машине, лежа на заднем сиденье и упорно продолжая верить что все произошедшее не более чем дурацкий сон.
Автомобиль несся как угорелый, мотор ревел будто стадо разгневанных быков. За рулем сидел человек и по сползшему набок женскому парику я понял что это Артем, а значит это был не сон, это было в реальности. Я хотел что-то сказать или спросить, но не смог расцепить губы, они будто срослись и что-то загустевшее налипло на них сверху. Это кровь на моем лице, она уже застыла и осознав это мне снова стало плохо. Я попытался ее стереть, но это было бесполезно, поскольку мои руки, они также были все в засохшей крови, и одежда...
Я вдруг понял почему он так гонит, не обращая внимания на сигналящие ему машины, не сбавляя скорости в поворотах, не останавливаясь перед оживленными пешеходными переходами, и даже попадись ему на пути жезл гаишника он тоже вряд ли бы среагировал на него… он ищет смерти. Он хочет убить себя и меня заодно.
-Артем, – простонал я еле раскрывая рот, – хватит…   
         Машина съехала с трассы и остановилась как по моему желанию. Артем выскочил с нее и открыл мне дверь. Он привез меня к глухому лиману, туда где никто не мог видеть как он снимает с себя окровавленные лохмотья и смывает грим. С треском он разорвал на себе всю до последней одежду, бросил ее в багажник, затем разбежался и прыгнул голышом в воду. Я, не медля ни секундой больше, последовал его примеру, сбросил с себя всю одежду и с разгону нырнул в теплое, шумящее море.

Потом мы молча смотрели как догорает чья-то 21-я "Волга", в которой мы сюда приехали и думали о том что нам делать дальше, ведь это был, по сути своей, конец. По крайней мере для Артема уж точно светила "пожизненка", а мне так до старости может и выйду.
           
         Тот день, 30 апреля 1990 года вошел в память всех жителей нашего города как день Великого Траура, день когда Артем отправил на тот свет шестнадцать человек, еще двадцать пять, с изуродованными лицами и телами, оказались в реанимационных палатах с призрачной надеждой выжить. Большая часть из них были школьного возраста. Я никогда раньше не видел столько похоронных машин и погребальных церемоний на одной неделе.
         Милиция искала его как проклятая. Но ухватиться им было не за что. Как узнать убийцу, какие у него особые приметы? Одетый в женское платье, парик и туфли, с накрашенным лицом - вот и все его приметы. Но даже несмотря на то, что Артем все продумал до мелочей и не оставил после себя практически никаких улик, его едва не рассекретили. Когда его объявили во всесоюзный розыск "опера" из Ростова быстро смекнули что это возможно тот же человек, прекрасно владеющий охотничьим ножом с двенадцатисантиметровым лезвием, что не давал им спокойно спать по ночам в Ростове.
Круг начал смыкаться, и вот тогда-то мы поняли что теперь рано или поздно менты выйдут на нас и тогда все дни до скончания века мы проведем в тюрьме. Мы уже начали было думать как бы нам дернуть с города, но судьба все еще оставалась к нам благосклонна и подарила нам изумительный шанс. Как раз был весенний набор в ряды советской армии и когда мне пришла повестка в военкомат я был, наверное, единственным человеком кто от радости запрыгал до потолка и мечтал чтобы меня отправили как можно дальше. Так мы попали служить в десантно-штурмовую бригаду в город Кутаиси Грузинской (еще тогда) ССР, а оттуда нас разбросали кого куда.
         Горячие точки по всему миру, Африка, Центральная Америка, Дальний Восток, вот где Артем уже вдоволь исчерпал свою убийственную жилу. Вот, где он нашел для себя настоящий тренировочный полигон, вот где он делал то, что умел лучше всего. Его жестокость и бесстрашие с каждым боевым днем все возрастали, делая из него неумолимую смертоносную машину. Я поражался его смелости, я не мог понять как он не боялся идти на штыки, не боялся поймать пулю, он не жалел своей жизни, называя ее "жалкой и ничтожной". Он неистово искал смерти - возмездия за свои дела, осознавая непосильную ответственность за
свои деяния, но пули, казалось, сами обходили его стороной. И тогда он понял что если смерть не берет его к себе, значит он еще должен кому-то пригодиться в этой жизни, например передать свои знания и умения тем, кто завтра пойдет в бой.   
         Неудивительно почему его протаскивали все выше и выше по чину, пока он не стал возглавлять Первую секретную разведроту специального назначения. Ему подчинялся и я.
         Я помню как он учил, держа в руках багет, только поступивших новобранцев: "Запомните, нож – это главное, это священное оружие воина. Не автомат, не пулемет и не граната. Правильное обращение с ним спасет вам и вашим сослуживцам жизнь в ближнем бою. Потому что у ножа никогда не заканчиваются патроны, у него никогда не заклинит затворную раму и он никогда, запомните НИКОГДА, не может стать бесполезным. Им вы сможете тихо и бесшумно "снять языка" или открыть банку с тушенкой, им же можно перерезать проводку или разделать какое-нибудь животное если вы останетесь сами в пустыне, им же, в крайнем случае, можно и побриться. Также если вы попали в плен и надежно припрятали нож, то сможете устроить диверсию или, в случае провала, смело вскрыть себе вены. Иначе вам вскроют голову. Возможности применения обычного ножа неисчерпаемы поэтому ни в коем случае не вздумайте бросить его на поле боя. И, мой вам совет, не переоценивайте возможностей автомата, в большинстве случаев он остается бесполезной железякой и это уже сотни раз проверено. Если бы лично меня спросили с каким оружием я пожелал бы очутиться в окружении врагов, мой выбор был бы однозначен…"
         Вот так вот из убийцы он превратился в героя, о подвигах которого наши бывшие сослуживцы еще долго будут рассказывать истории непосвященным за кружкой пива в руках
Так или иначе, но мой друг вернулся домой в 1996 году (т.е. через четыре года после того как я отслужил свою срочную), в звании майора с множеством наград. Героем, заслуги которого отечество признало с великим трудом, но ему это геройство было совсем ни к чему, он никогда не хотел быть суперменом, лишний раз удостоверением участника боевых действий не "светил"да и льготами, положенными ему по закону, не пользовался.
Он вообще кардинально резко поменял свою точку зрения после увольнения с армии, он теперь считал что должен всему миру, семьям убитых им солдат разных республик, семьям тех, кого лишил жизни "на гражданке", да и всем умершим с его воли – свою вину ему не искупить ничем, даже собственной смертью или жизнью.
"Раз дьявол не заберет меня к себе за все что я сотворил, а Бог отводил от меня смерть все это время, значит я буду искупать свою вину до гроба другими способами, - рыдал он валяясь у моих ног, - я не хочу быть прежним, я был ничтожеством… ничтожеством… я не хочу оставаться таким же… я хочу поменяться…Господи, поменяй меня!!!"
Мне показалось тогда что он сдастся в милицию, придет с повинной, но он не сделал этого, он действовал как всегда по-другому. Бичевал себя каждый день, каждую ночь истязал себя как мог, резал себе вены, втыкал нож в шею и выживал, не единожды я находил его в луже крови и в последние секунды врачи успевали спасти его. В амбулаторной книжке был раз десять поставлен один и тот же диагноз: "послевоенный психоз", а ниже: "медленно переходящий в шизофрению".   
          А убийство шестнадцати человек на летней дискотеке, как и все остальные, повесили на "маньяка" (а на самом деле ушедшего на пенсию учителя географии, примерного мужа и отца) из Ростова, который приехал на ПМЖ в Одессу и до смерти изрезал охотничьим ножом своего соседа за то, что он ставил под его окнами свою машину. Что в свою очередь свидетельствует о том, что в каждом человеке, даже самом спокойном, живет убийца, и ему просто нужно подходящее время и ситуация чтобы себя проявить.
         После того как Артем узнал что в его грехах обвинили другого человека, он таки заявился в участок и заявил что это он убил 16 человек на дискотеке, 11 человек в Ростове и водителя "Урала" и даже обещал в точности рассказать и показать как это было. Его сразу же "повязали", провели обыск и… нашли справку от психотерапевта о том, что у Артема  вышеупомянутый диагноз, то есть у него психическое расстройство, имеющее признаки шизофрении. "Боевой офицер, медаль в орденах, - вдумчиво глядя в окно произнес тогда седовласый начальник отдела перед личным составом, - контузило небось на войне. Эх, такой человек, а уже спекся, с психикой кирдык. Жить бы еще и жить, а так ходячий труп".
          И его отпустили.
И тогда Артем понял, что кто-то на этом свете очень хочет оставить ему абсолютно незаслуженную им жизнь, после того он поклялся мне что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не будет делать того, что делал раньше, не причинит ни одному человеку физической боли, и никогда не возьмет в руки нож, кроме как в кухонных целях.  И я ему верил, он исповедовался передо мной, плача и стоя на коленях, как перед иконой. И он сдержал свое слово, до сих пор он больше никого даже не ударил, не считая одного раза, когда к нам привязался какой-то пьяный подросток и единственный вариант от него избавиться был это дать ему оплеуху, что мы и сделали. Сейчас Артем вполне удачно устроился, работает инженером на французском коммерческом судне и даже вспоминать не хочет о своем прошлом, он счастлив что все обошлось именно так и ему не пришлось сгноить в тюряге остаток своих дней. Каждое воскресенье он приходит в церковь и, стоя на коленях пред алтарем не один час, молится за души тех, кого он погубил по дурости своей и за тех, кого лишил жизни выполняя долг перед государством.
Зачем я все это рассказал, ведь оно не имеет практически никакого отношения к тому, о чем шла речь до этого и пойдет дальше? Да нет же, имеет, еще как имеет. Но об этом позже.
   
         Я вынырнул из своих воспоминаний словно из проруби, где не дышал воздухом долгое время.  Вывел меня из состояния ступора скорее всего этот внезапный громкий сигнал подъезжающего к нам грузовика. Я опустил руку, поняв что этот грузовик остановился по моей просьбе и мы вдвоем с Игорем подбежали к водительской дверце КамАЗа.
-Здравствуйте, - скорчив страдальческую мину поздоровался я с громадным лысым водителем, любопытно высунувшем свое круглое хмурое лицо из открытого окна. – У нас небольшая проблема тут возникла, не могли бы вы нам помочь?
-А в чем дело-то? – Заглушив мотор он приготовился выслушать наш плачевный рассказ о пустом баке и табличке на колонке.
Игорь кратко начал вводить его в курс дела, объяснив кое-как суть проблемы и вытекающих обстоятельств.
-И что ты от меня хочешь? – Водитель КамАЗа, казалось, даже на миллиметр не проникся сутью Игоревой горести. 
          -Вы не могли бы подвезти нас до ближайшей заправки по вашему маршруту? – Встрял  я. - Я заплачу.
-А на кой тебе туда ехать? – Водила вытаращил на меня свои большие шароподобные глаза. – Солярки уже второй день на всех заправках нет и завтра не будет. До конца месяца обещают перебои. На нефтебазах лажа полная творится, ты что новости не смотришь? Это все Николаев, начальство каждый день меняется, то "помаранчевое", то "бело-голубое", то хрен поймешь какое. Да-да, вон цену Кучма поднял на топливо, наши на дыбы встали типа "всунь-ка себе в задницу свою солярку, у нас своя есть". И обложались. Нет у нас солярки оказывается, а вся что была теперь в сельхозе вон, в тракторах, а вы тут как хотите так и расхлебывайтесь. Так что, братки, ничем я вам не помогу, в Херсон не поедем и в Донецк тоже.
Его ответ заставил нас с Игорем почесать затылки. К такому повороту событий я уж точно не был готов, и первое что теперь мне захотелось, так это спросить у водителя КамАЗа не держит ли он путь на юга, может даже в Одессу, чем черт не шутит? Или, на крайний случай, не знает ли он в какую сторону ближайший населенный пункт в котором есть телефон-автомат. Но по отношению к Игорю это теперь было бы подлостью. Не знаю почему у меня так заострилось это чувство чертовой солидарности и это дурацкое понятие о чести, привитое правильными книжками и фильмами, ведь в жизни это зачастую не практикуется, да и зачем? Действительно, время рыцарской доблести давно в прошлом, сейчас каждый за себя. Но мне все же казалось что теперь я должен разделить участь Игоря какой бы сложной она не оказалась, даже не смотря на то  что меня с ним ничего не удерживает. Ну вот такой я.

Отредактировано Death Fataller (2008-05-22 10:15:53)

Но дойти к ней мне не удалось. Игорь нажал на тормоза и я едва удержался чтобы не сбиться с ног и не громыхнуться задом на панель приборов. Все пассажиры одновременно ахнули и ухватились за подголовники, будто готовясь сдержать удар, но удара не последовало. Больно заскрипели тормоза, автомобиль судорожно задергался и остановился. Игорь выпрыгнул с кабины так, будто у него в штанах закопошился целый муравейник. Я последовал за ним, бросившись к выходу.
         Игорь стоял перед машиной и зацепеневшим, замерзшим взглядом поглощал увиденное. Он смотрел вдаль, вниз и не знал куда деть руки. Он хотел то ли ими взмахнуть, то ли по чему-то ударить, они у него ходили ходуном. Наконец, он с силой толкнул кулаком воздух и повернулся ко мне искаженным то ли от злости, то ли от отчаяния лицом.
-Что это за место? – Капельки испарины стеклись ему на брови, сбегали вниз по щекам как слезы. – Куда мы попали?
         Я перевел свой взгляд вниз, туда, где в конце спуска, метрах в ста, начинались первые одноэтажные частные домики и где та дорога, по которой мы ехали, расслаивалась надвое, дальше перерезалась перекрестками и уходила в стороны. Отсюда, с этого места, город, расположенный в огромной долине, был виден как на ладони.
         Вдали чернели высокие трубы заводов, между ними два поблекших церковных шпиля, пышно-зеленые кроны лип вдоль дорог, серые многоэтажки, сверкающие прямоугольниками окон в лучах ближащегося к заходу солнца, разноцветные и разновеликие автомобили. Справа внизу глиняный карьер с неподвижными экскаватором и двумя грузовиками. Все, как в обычном маленьком городе, я даже сначала не понял что именно вызвало у Игоря подобную реакцию, но со временем до меня дошло…     
         Тишина… Дикая, непробиваемая, абсолютная, неприродная тишина, не обремененная никакими лишними звуками, не свойственная городу, не свойственная месту где живут люди. Городская дорога мертва, как пляж поздней осенью, тротуары безлюдны и с заводских труб не идет дым. Словно кто-то, кто создал этот город посреди леса и пустырника, эти заводы и дома, забыл самое главное - заселить в него людей, которые бы придали ему жизни.
-Что это? – Кристинин вопрос завис в воздухе, все прокручиваясь и прокручиваясь в моей голове, будто это я сам его задал.
"Что это? Что это?..." Как зациклившаяся пластинка. 
Потому что я сам его и задавал себе до этого все время, только не отдавал себе в этом отчет.
          -Почему мы не едем дальше? – Изумленно спросил кто-то из пассажиров. Но через миг, покинув салон машины и выстроившись по всей ширине трассы, наверняка понимая что никакая встречная или попутная машина не будет им сигналить чтобы ушли с дороги, они лицезрели сами эту странную картину.
-И телефон здесь не ловит. – Удрученно всматриваясь в голубой экран мобильного телефона сказала жена коллекционера бабочек.
-Возможно, всех людей отсюда эвакуировали под угрозой заражения какой-нибудь инфекцией. - Первым осознав всю неординарность сложившейся ситуации предположил старик-еврей. – Как в Чернобыле…
-Чернобыле… - Эхом повторил Игорь, немигающим взглядом всматриваясь в серую глубь пустынного города. 
         И тут началась паника. Женщины, глядя одна на других, принялись раздувать заданную старым евреем тему, все сгущая и сгущая краски, вплоть до того что нам не следует возвращаться к родным поскольку мы уже можем быть зараженными каким-нибудь вирусом. Мужики, стараясь перекричать женщин, предоставляли свои версии увиденного, полагаясь на то, что где-то, по их словам, совсем рядом за советских времен был ядерный полигон и теперь мы видим результат испытаний. А я почему-то задумался над абсолютно тупым и никак невостребованным в данный момент вопросом. Мне было интересно, этот город назвали Тихой Долиной до того, как с него исчезли все люди или после? Если до – то почему он был "тихим", а если после – то кто назвал его так? Судя по всему, что после. Но развитию моих укореняющихся мыслей помешал чей-то тонкий голос, принадлежавший, должно быть совсем юной леди.
-Прекратите ссориться, ну, пожалуйста, прекратите ссориться. – Повторял он. Я окинул взглядом толпу, в поисках того кому бы он мог принадлежать и, к превеликому моему удивлению, заметил маленькую девочку, лет восьми-девяти, в белом платьице с кружевами внизу и с безупречными, почти как у сказочной героини, белоснежными волосами, собранными сзади сверкающей золотистой заколкой. Юная белоснежка. Откуда взялся этот одуванчик, первым делом подумал я. Как я мог не заметить ее раньше? Хотя в таком состоянии как я был, я вполне мог не заметить многого.
-Дедушка, бабушка !- С искаженным от испуга лицом, обращалась она к своим родственникам, – прекратите, мне страшно. Мне страшно!!!
         Последние слова она просто выкрикнула и все сразу же умолкли, вытаращив на нее свои полные изумления глаза. Было похоже, что раньше ее не замечал не только я, и теперь все задавали себе вопрос откуда она вообще здесь взялась. Только одна жена еврея жалостливо прижала ее к своей груди, закрыв от нее собой вид на пустые дома.
-Прекратите этот крик, - еле сдерживая слезы просила она. – У нас ведь все равно не осталось выбора, теперь нам придется спуститься в этот город.
         Это звучало так непривычно. Маленькой девчушке удалось усмирить и, мне показалось, даже пристыдить этих взбесившихся пчел. И что самое главное - она была права, теперь наш путь был только вперед. Прямо как девиз колхоза-ударника коммунистического труда. Назад путь отрезан, нам не хватило бы топлива чтобы добраться до того же злосчастного перекрестка, на котором мы свернули не в ту сторону.
         Внезапно я поймал себя на мысли, что у меня мимо воли срабатывает комплекс типа "А я здесь ни при чем!" Вдруг захотелось стать обычным всего-навсего пассажиром, занять свое место в салоне автобуса и не принимать во всем этом участия. Пускай водитель разгребается со всем этим дерьмом, пускай он думает чем заправить машину или как выбраться с тупиковых положений, я же должен просто ехать и ни о чем подобном не думать. Просто ехать чтобы в конечном итоге куда-нибудь приехать, не важно в деревню или в город, важно только чтобы его название было не Тихая Долина. Любое, но только не это.
         А солнце неумолимо, нарочито медленно склонялось к горизонту.
-Предлагаю спуститься в город и попробовать все же найти то, за чем мы приехали сюда. – Выйдя наперед, сказал кавказец каким-то прихрипшим голосом. Говорил он действительно без присущего кавказцам акцента, может "косил" под них лишь внешностью?  – И кстати, с чего вы взяли что там нет людей? Возможно этот город заселяется лишь сезонно, например, зимой или осенью, в период… уборки полей? Или, если все-таки думать о худшем, причиной того что здесь нет людей могли быть какие-нибудь природные эти… бедствия. Например, пересыхание водоемов. Не стало воды вот все и тюхнули отсюда. Так что ничего страшного в этом нет, и в любом случае там должен кто-то оставаться, иначе бы местные власти здесь все давно разнесли.
         Я был несколько рад, услышав эти слова. Почему-то мне не верилось в правдоподобность того что сказал бородач, но по крайней мере я был рад что ему удалось окончательно успокоить людей. Да и вариант хеппи-энда еще не стоило исключать насовсем, все еще могло обойтись, правда в то, что город заселяется сезонно я не верил. Ну, нет у нас в Украине такого, нет, это же не крайний север, где можно работать только весной-летом, когда температура становится более-менее приемлемой для человека. Да и в пересохший водоем верилось с трудом. В космос летаем, а с проблемой пересыхания ручейка не в состоянии управиться? Арал же чему-то хоть научил ведь. А вот насчет того, что здесь уже давно все раскурочили бы до последней гаечки если бы из упомянутого выше все таки что-нибудь случилось, в какой-то степени похоже на правду. Так подумало и большинство.
Поэтому мы, больше не комментируя ситуацию, смиренно загрузились обратно в автобус и расселись по своим местам. Я занял уже привычное мне место, стоя у водителя, и до боли в глазах всматривался вперед, выискивая хоть какие-нибудь, хоть малейшие признаки жизни.
         Мы ехали уж слишком медленно, стрелка спидометра едва дотягивала до двадцати километров в час. Въехав в пределы города Игорь скинул скорость и вовсе до пятнадцати километров, так что непонятно было, то ли он экономил топливо, то ли он пытался не пропустить мимо ничего, что бы по своей форме напоминало силуэт живого человека.
        Первые дворы частных домов остались позади и теперь сомнений по поводу того, что здесь есть люди, у меня не оставалось. Здесь никого нет и нет уже давно.
        Дворы выглядели брошенными. Но не просто брошенными, а так, будто их жители бежали из них под угрозой воздействия биологического оружия. Будто им не дали времени на то, чтобы собрать свои вещи и закрыть дома. Бежали не медля ни минуты, оставив двери, окна распахнутыми настежь.
Легкий предвечерний ветер назойливо трепал выцветшими занавесками внутри домов, глухо хлестал открытыми форточками, шумел, присвистывая, в оборванных водосточных трубах, раскачивал по пустому двору несколько пивных бутылок. В одном из дворов я увидел свисающее с веревки пепельно-серого цвета тряпье, и только по ромбику в середине я узнал в этом рванье пододеяльники. Когда-то это было белым как снег, пахнущим недорогим порошком, постельным бельем. А теперь оно было темно-серым не потому что оно такого цвета, а потому что провисело здесь уже черт знает сколько времени. Становилось жутковато. И по всей видимости не только мне, люди вовсю критиковали версию кавказца и с ужасом в голосах оценивали увиденное. Впереди появлялись первые машины. Их было не много, как в обычном провинциальном городке. Некоторые из них стояли припаркованные к обочине, но другие застыли прямо посреди дороги. Последние были с явными повреждениями, нанесенными то ли другими автомобилями, то ли чем-то или кем-то другим. Разбитые лобовые стекла, сорванные с петель двери, на одном "жигуленке" была прорезанной крыша, словно кто-то вскрывал консервную банку. Объяснить все это было весьма сложно.   
-Да что же здесь произошло? – проскулил Игорь пытаясь заглянуть каждой машине вовнутрь.
Дальше их становилось все больше, они стояли все плотнее и плотнее друг к другу и маневрировать между ними становилось все труднее.
         Впереди был перекресток. На нем ДТП, в него попали одновременно четыре или пять машин, одни лежали на боку, другие на крышах. Две полностью обгоревшие, с разорванной задней частью, в местах где находится бензобак.  Вероятно, водители уже не смотрели на светофор, они мчали на всех парах и столкнулись одновременно на этом перекрестке. А потом, наверное это было именно так, большой грузовик, замерший теперь прямо посреди перекрестка, смел их как крохи со стола, так что они разлетелись от удара в разные стороны.
         Это было всего первое ДТП, а уже за ним тянулись целые колонны столкнувшихся машин. Будто светофоры на несколько секунд начали глючить, а дорожные знаки вмиг перевернулись вверх ногами. И кто-то начал разбирать эти машины по запчастям, разбивая при этом стекла и куда-то девая водителей с пассажирами. 
-Стой! Остановись.– Я крикнул слишком громко и внезапно, так что передернулись все пассажиры, а Игорь мгновенно, будто участвовал в конкурсе на лучшую реакцию, нажал на тормоза. Я вышел из автобуса. Первое что ощутил ступив на землю – запах гари. Нет, не дыма, именно гари.
Когда мне было десять лет, Артем поджег старый сарай нашего соседа по улице. Не то чтобы сосед нам чем-то насолил, он даже не ходил - был прикован к кровати (изредка выкатывался на крыльцо в инвалидной коляске – результат инсульта, а инсульт в свою очередь - алкоголизма), нам просто хотелось нам увидеть как горит сарай. Горел он, к слову, так себе, глиняные стены насквозь пропитались влагой, поэтому он завалился быстрее, нежели сгорел. Но запах гари, запах не догоревших деревянных гнилых брусков и старой, изожраной молью, одежды витал там еще несколько лет, пока дом вместе с сараем не перешел наследнику в руки и тот не разобрал его до фундамента. И даже после этого запах тлеющей гнили исчез не сразу.
Так же смердело и здесь, только будто вместо сарая горел весь город. Хотя он не выглядел горевшим, по крайней мере отсюда точно. Только машины, будто обжаренные в микроволновке.     
Но сошел я не для этого. Мне показалось что я что-то видел. Никогда раньше мне не хотелось так ошибаться, как сейчас. Я сделал десяток шагов назад, минуя пару "жигулей", перешел на встречную полосу движения и остановился.
Я не хотел этого видеть, но видел, отчетливо видел этот лейбл на заднем стекле белой "восьмерки" - "Мы сделаем Вашу жизнь лучше. ЗАТ "Никопольстройкомфорт".
-Нам нужно отсюда выбираться, - прошептал я пересохшими губами сам себе, – нужно немедленно отсюда выбираться. 
         Я видел как широко открыв глаза на меня смотрят сквозь толстое стекло остальные пассажиры, они считают что я сдался, что я первый тронулся умом, но это не так. Они не знают причин, они думают я просто чокнулся от того что увидел вокруг, но если бы они знали что значит здесь эта "восьмерка" с ее надписью на заднем стекле, они не были бы столь спокойны. Я говорю так потому что считаю, что они еще спокойны. Они еще не знают того, что знаем мы с Игорем. Я увидел его бледное лицо в прямоугольном отражении зеркала заднего вида и понял что он чувствует сейчас то же, что и я. Страх.
-Влад, ты в норме, милый? - Донесся рядом успокаивающий женский голос.
-Кристи… - Я обнял ее прижав к себе и уткнувшись носом в ее благоухающие цветами волосы и это было для меня спасением. – Кристи… старик нам говорил об этой машине, он сказал что она повернула сюда на том же проклятом перекрестке с указателями, и больше отсюда не выезжала. Этот парень остался где-то здесь. Мы не видели ни одной машины по дороге, потому что никто не смог выехать за пределы этого города. Их всех что-то остановило…
         Мой голос стал хриплым и сухим, трещал как сухие ветви в костре, мне с трудом удавалось узнавать свои слова, будто их говорил вовсе и не я, а кто-то другой, получивший пулю в горло. Я чувствовал своим телом как лихорадочно дрожит Кристина, и мне стало за себя стыдно, я почувствовал себя жалким трусом. Я не должен был так вести себя, теперь я был похож на маленького трусливого мальчика прижавшегося к маме ища в ней защиты.
-Возьми себя в руки, пожалуйста. – Шептала умоляюще она мне на ухо. – Не пугай людей, они и без того перепуганы до смерти.
-Я в норме. – Коротко ответил я, с трудом отведя глаза от надписи на заднем стекле "восьмерки". – Но что делать дальше?
         С автобуса никто так и не вышел - все лицезрели на меня изнутри - Игорь склонился, положив голову на руль и повернув лицо с беспристрастным выражением ко мне, а маленькая девчонка, ее мне было видно поскольку она сидела прямо у окна, закрыла нижнюю часть лица руками.
-Извините. – Зайдя внутрь машины выдавил с себя я и, проскребя пальцами левой руки по щеке, бухнулся на верхнюю ступеньку. – На меня что-то нашло.
-Да все нормально, - мне на плечо легла чья-то тяжелая рука. Я поднял глаза и увидел перед собой бородатое лицо, – мы все здесь на грани. – Затем он повернулся лицом к остальным пассажирам. - Давайте лучше подумаем что нам можно предпринять в этой ситуации.
-Предлагаю слить с бака одной из них, - первым предложил рыжий парень поднявшись с кресла и указавши пальцем вперед, туда где за перекрестком наблюдалось наибольшее скопление попавших в длинную аварию машин. – Там наверняка есть и дизели.
-Верно, - подхватила его идею жена коллекционера бабочек. – Вряд ли здесь работает автозаправка. Лучше поискать солярку или что там в этих машинах.
-Дружище, - обратился я к смотрящему вперед безжизненными глазами Игорю. – Слышишь, давай канистр, поищем здесь тебе солярки.
-Ты уверен что это именно та машина? – В еле заметном спазме шевельнув головой, задал он мне встречный вопрос. Веки на его глазах за все это время не сомкнулись ни разу.
           Я промолчал.
-Влад, та? – Настойчивее переспросил Игорь, приподняв с рук голову и врезавшись взглядом в мои глаза.
-Да. Она. - Выдохнул я и стер со лба отвратительную на ощущение испарину. Потом, пригнувшись к его уху так близко что едва не прикоснулся к нему губами, добавил: - Не думай об этом, просто давай канистр.
         Он дернулся, будто проснулся от жуткого кошмара и, пластично вынырнув из машины и стараясь не смотреть по сторонам, решительным шагом направился к задней части своего авто.
-По возможности не выходите с машины. – Сказал я и вышел через открытую Игорем заднюю дверь, из-за которой он достал десятилитровый пластмассовый канистр и шланг.
-Может, нам тоже попробовать поискать кого-нибудь? – Спросил громила в тюремной майке.
-Нет, никуда не расходитесь, - приказным тоном запретил Игорь, - мы постараемся не долго.
Самое первое на что обращаем внимание при выходе с автобуса – тишина. Давящая, непроницаемая, свисающая с небес застывшими крупными каплями тишина. Ничто не смеет ее нарушить, никто не смеет ей помешать. Нет ни птиц, ни животных, не слышно ни их пения, ни их лая. Все замерло, и даже ветер не в праве шелохнуть кронами буйно зеленых кленов у дороги.
Биение сердца буквально слышишь отбивающимся от стен домов эхом. Парные его удары, учащенные, слегка аритмичные, глухо стучат по всему телу, отбивают морзянкой в висках, давят на сетчатку глаз, заставляя веки подергиваться им в такт.
-Как на марсе, мать его! – Сплюнул Игорь. – Хоть бы мышь перднула. 
         Первые автомобили, попавшие к нам в поле зрения, это была опрокинутая на крышу черная "десятка" и, выглядевшая как изжеванная и выплюнутая жвачка, старая "тойота кэмри". За ними стояли развернутыми в разные стороны два "сенса" с разбитыми вдрызг передками и приплющенными боками, а между ними возвышался, внешне не имевший явных повреждений, монстроподобный "КрАЗ". Это была его работа. Это он ворвался на этот перекресток, словно носорог в клетку с обезьянами, размяв все, что попало под колеса.
         Мы аккуратно обошли разбитые машины и разбросанные по всему перекрестку оторванные детали кузовов, и направились к замершему у тротуара "опелю кадету". Интуиция не подвела Игоря, сзади на "опеле" значилось 1.3D, это была дизельная, подходящая нам, версия мотора.
         Игорь дернул за дверную ручку, но машина была заперта. У меня мгновенно сработал рефлекс и я украдкой оглянулся назад, будто где-то там внезапно мог появиться хозяин машины и поднять крик. Но вокруг была лишь пустошь. Пустотой зияли оконные стекла в пятиэтажном доме напротив, ветер неустанно и здесь колыхал занавесками прибираясь в дома сквозь открытые форточки и создавая иллюзию присутствия там человека. Нет, людей там нет и быть не может, верить в это - настоящая утопия.
         Здесь все было как в упомянутом с самого начала стариком Чернобыле, понятно теперь почему вид на город вызвал у него такую ассоциацию. Везде валялись кучи мусора, в основном состоящие из разноцветной материи, будто во время эвакуации (хотя и неизвестно была ли она вообще) жители города выбрасывали свои вещи через окна, дабы не достались никому другому. Окна на первых этажах домов разбиты, на некоторых даже выломаны рамы. Стекла магазинов также разгромлены, но даже отсюда видно, что все товары, покрывшиеся теперь гадкой плесенью, на месте. В продуктовом магазине, вход которого превратился в заезд для КамАЗа, витринные холодильники с выпуклыми стеклами до сих пор забиты позеленевшими мясными изделиями, ссохшейся колбасой и, покрывшейся грибком, копченой рыбой. На прилавках до сих пор стоят разные сладкие и минеральные воды, упаковки чая и кофе, коробки с разными крупами.
Я вошел внутрь, переступая через обломки кирпичей и арматуры, прикрыв нос платком.  Из холодильника исходила такая вонища, будто там сдохло не одно крысиное поколение. Прищурив глаза и пытаясь не дышать, я дотянулся до кассового аппарата и, нажав на кнопку, открыл его. Внутри были деньги и не мало. Они мне не нужны были, я просто хотел кое в чем убедиться. Я прожогом выскочил из магазина, остановился посреди тротуара и несколько секунд просто дышал, подняв голову к небу.
-Ты чего такой зеленый? Не свежая колбаска попалась? – Подшутил Игорь надо мной, хотя на его лице и в его тоне совсем не чувствовалось шуточности.
-Не свежая колбаска, говоришь? А знаешь, это не грабеж. – Я заметил как с его лица плавно ушла поддельная улыбка.
-Что ты имеешь в виду?
-А то. Вход разгромлен, а из магазина ничего не вынесли. Все на месте.
-Я же говорил что это Чернобыль. Что-то шарахнуло, и все быстро отсюда снялись.
-Да? Тогда зачем выбивать окна и ломать витрины?  Может местная футбольная команда проиграла "Барселоне"?
-Да, хрен его знает. Нам бы побыстрее отсюда смыться, а потом будем версии строить, ладно?
Меня будоражила мысль о том, что даже в том же Чернобыле все дела обстояли по-другому. Во-первых, ликвидаторами было вывезено и уничтожено все более или менее значимое имущество города (то, что они не успели вывезти, позже дограбили мародеры), во-вторых, объект был тут же взят в оцепление и попасть в него посторонним людям было невозможно. И, в-третьих, и это самое главное - об этом ЧП узнал весь мир.
Здесь же все наоборот: никакой секретности, в город попасть мог кто угодно, имущество, транспортные средства, даже товары во всех магазинах: продуктовых, одежных, с сувенирами, парфюмерией, даже ювелирном с заваленными стенами, у которого стоял "опель" – все оставалось не тронутым. А людям, я в этом уверен, никто не давал времени на эвакуацию. То, что здесь случилось, застало их врасплох. Вероятно, все развертывалось здесь с необычайной скоростью.
Я представил себе как те, кто находились в машинах или шли тротуарами вдруг увидев что-то или услышав что-то, что их так напугало, решили бежать из города что есть мочи. Но не успели, иначе как объяснить тот факт что ни одна машина не пересекла городские пределы? Что уже говорить о тех, кто был пешком.
-Отойди-ка. – Игорь поднял с земли кусок кирпича, замахнулся им и бросил в окно водительской двери "опеля". Взрыв завывающей сигнализации заставил нас вздрогнуть и присесть от неожиданности. Мое сердце, застучавшее как отбойный молоток, чуть не вылетело из груди. Звук воющей сирены был слышен, я уверен, на весь город.
-Черт, ты же разбудишь всех мертвых! – Выпалил я. – Ты не мог проверить в какой-нибудь другой машине? - Я указал ему на машины у которых были разбиты стекла и даже открыты двери (а в некоторых их вообще не было, или они зависли на одной петле). В большинстве из них в замке зажигания торчал ключ.
         Но Игорь молча открыл изнутри водительскую дверцу, дернул под рулевой колонкой за рычаг, открыл капот и тем же обломком кирпича несколько раз там по чем-то ударил, потом оборвал провода и лишь тогда привычная тишина воцарилась вновь. Сигнализация заткнулась.           
         Я подошел поближе к машине желая также заглянуть ей под капот (хотя мне это как раз было ни к чему) и заметил каким густым слоем пыли она была покрыта. Проведя по лобовому стеклу пальцем и оставляя за ним чистый след я впервые задумался над вопросом, а насколько давно это все произошло? Год назад, два, три или, может быть, всего пол года? Как давно здесь случилось то, о чем мы понятия не имеем и даже не догадываемся?         
         Тем временем Игорь сел на водительское сиденье, все тем же куском кирпича разбил рулевую колонку и вдруг:
-Слушай, Влад, у тебя еще есть сигареты?
-Есть. – Будто сделав для самого себя открытие, ответил я. Честно говоря, я даже забыл что я курю, и если бы Игорь меня не спросил я бы и не вспомнил. Я достал новую пачку "Союз-Аполлон" распечатал ее и протянул Игорю сигарету.
-Ты решил сейчас перекурить?
-Да. – С невозмутимым выражением лица ответил он, будто удивлялся чего я его об этом спрашиваю. Ну, да, все ведь нормально, с чего бы и не покурить, подумаешь, в городе нет людей. А хер их знает почему их нет, это не наша забота. Наша состоит в том чтобы слить с этой или другой машины солярку и спокойно уехать отсюда, а там пусть соответствующие ведомости разбираются с демографическими проблемами этого города. Может, оно и так… но куда же тогда девался водитель с "восьмерки", он-то сюда приехал недавно?
-Для меня ты одна на всем белом свете, - пропел слова чьей-то песни Игорь и ухмыльнулся. Мне это не понравилось, то, что он сейчас сделал, так обычно ведут себя начинающие шизофреники. 
-Как думаешь, - не унимался он выпуская со рта дымовые кольца, - космонавты в открытом космосе чувствуют то же что и мы? Им тоже кажется что они одни во всей Вселенной? Одни на всем белом свете?
         Я стоял и таращился на него как на существо с другого измерения и не мог понять или это он уже в предвкушении везения решил немного расслабиться или это у него медленно и уверенно съезжает крыша. Теперь мне показалось что он специально затягивает время.
-У меня появилась идея, а давай мы сейчас сядем в этот "опель" и дернем отсюда сами? К черту их всех, каждый за себя, забирай свою девушку и поехали отсюда. – Безумный огонек в его черных глазах все нарастал. Он хихикнул и поводил глазами со стороны в сторону, подняв вверх брови и этим напомнил мне моего душевнобольного отца, который умер когда мне было шесть лет. Я запомнил навсегда этот взгляд, взгляд больного человека, а теперь так же перекатывая зрачками со стороны в сторону на меня поглядывал Игорь.
-Слушай сюда, - я сделал к нему один большой шаг и со всего размаху влепил ему пощечину, так что на его левой щеке остались белые следы от пальцев. – Делай свое дело и не говори глупостей, ты понял меня? Ты меня понял, Игорь?
         Он осекся, встряхнул своей головой и резким движением руки, будто собирался в ответ ударить меня, хлопнул себя по бритому затылку.
-Господи, я схожу с ума. – Теперь он смотрел на меня теми же затравленными, полными мрачной реальности глазами. Внутри у меня отпустило - мне удалось сохранить его помутившийся  рассудок. Потом он быстро начал перебирать проводами в разбитой рулевой колонке, пока не нашел нужные.
         Зубами он сдер с них защитное покрытие и соединил. Надежда на то, что за эти два-три года (мне показалось что именно столько прошло времени) аккумулятор в машине не разрядился полностью была призрачнее некуда. Помня свою машину, ей хватало зиму постоять без езды, чтобы аккумулятор сел целиком. Но, как это ни удивительно, стартер в этой машине закрутился исправно, пытаясь оживить мотор, но тот не заводился. Еще одна попытка, еще одна, но двигатель даже не схватывал обороты. Это было гиблое дело. Тогда Игорь оставил "опель" – выпрыгнул из него как кролик из клетки, откуда его доставали только для опытов, и начал дальше выискивать машины с дизельными моторами. Я ему не был нужен, он с завидной прытью перескакивал с одной стороны дороги на другую, обходя все иномарки с целью обнаружения на них условного обозначения дизельных моторов – буквой "D", но таковых было действительно мало. Если вы живете в маленьком городке – выгляните в окно. Сколько машин вы видите едущими на дороге? Пять? Шесть? А сколько припаркованых у тротуара? Две? Три? А сколько из них иномарок, да еще и дизельных?
Это было не легко, в основном здесь стояли известные марки отечественных автомобилей и мы прекрасно знали что их двигателя не могут быть дизельными, они все питались бензином. Попадались и дизели, например у старого двухсотого "мерседеса", но Игорь даже и не пытался провернуть с ними что-нибудь подобное, зная наперед что в таких машинах совсем другое устройство, их просто так не завести.
         В конце концов мы зашли так далеко, что уже не было видно нашего микроавтобуса, свернули на улицу Ленина, главную, широкую, ведущую к центру и вышли на небольшую полукруглую площадь, вымощенную благородным камнем, с белым памятником Ленину посередине.
         Выпятив грудь и сжимая в руке кепку, он стоял на мраморном постаменте и смотрел вдаль с полной уверенностью в завтрашнем дне. Лицом он был обращен к городской библиотеке, небольшому двухэтажному зданию с бесполезно свисающими, вытащенными сквозняком наружу шторами из открытых узких окон. Они переливались в своей невыразительно-тусклой желтизне от короткого дуновения ветерка, натягивались как немощные паруса, трепыхались скребя железными кольцами по карнизу, чем придавали и без того умершему городу еще более красочные признаки трупного окоченения.
Кому было все равно, так это Владимиру Ильичу. Для него все наши проблемы – пыль. Пред его лицом принимали, подняв ладонь к брови, присягу пионеры, в его глазах отражались награды и почетные грамоты врученные особо отличившимся ударникам труда или партийным деятелям, к его ногам в первомайские праздники ложились такие горы цветов, что и не снились заслуженным артистам театра и кино, а особо офанатевшие идеологи тайком приходили к нему с молитвами как к божеству.
Времена менялись и настал час когда идеи великого вождя, которые раньше казались незыблемыми и непоколебимыми, потеряли свой первозданный смысл, а его образ – своего рода призрак, отовсюду следящий за нами -  перестал быть столь вездесущим. В школьных классах его портреты заменили на портреты великого Кобзаря. Книжные издательства, издающие учебники по истории, каждый день и час принимали дополнения и переработки к определенным параграфам. Из предприятий выносили и сдавали на пыльные склады бюсты "Великого", мешками жгли ставшие ненужными вымпелы и прочую тряпуху с Его изображением, флаги с (о, ужас, этого никто не мог и представить себе лет десять назад) государственной символикой. Книги разной толщины кучами, в сотни раз превосходящими по количеству положенных к его ногам цветов, погружались из библиотек на машины и сдавались тоннами на макулатуру. Так истлевал серп и молот, придуманный великим Им.
Потом все меньше и меньше цветов к подножию, все похабней уборка у постамента, больше слышно матерных высказываний в его адрес, все чаще люди воспринимают его всего-навсего как памятник. Не как памятник человеку, повлиявшему на жизнь миллионов, а именно как  памятник прошлому; определенному периоду истории; пятидесяти страницам в учебнике. Цветы? Ему? За что? Какое к чертовой матери "счастливое детство"?
Но все это он пережил спокойно, глядя все теми же глазами и не меняя мимики, на здание городской библиотеки, судя по табличке у подножия, более тридцати лет. Должно быть у него гранитные нервы.
Скорее всего он видел и то, что здесь произошло до нашего появления, видит сейчас и нас, а потом еще много всего увидит. Ему еще долго здесь стоять, если, конечно, не отправят куда отправили множество его клонов с городских площадей. На верную смерть – в гранитный карьер. Но я в этом сомневаюсь, он еще должен многое увидеть своими незрячими глазами, многое услышать окаменевшими ушами, прежде чем понять своим несуществующим мозгом что он всего лишь памятник. Всего лишь хренов, или как там еще никому не нужный памятник. Кусок гранита с кепкой в руке. 
Сзади от него отбрасывалась узкая ровная тень. Словно стрела, указывающая на а-ля позолоченные фигуры двух фазанов на высоких и широких створках распахнутых ворот, существующих более для этической завершенности, чем для практической необходимости.
Я отвлек свое сознание от памятника и сосредоточился на воротах, ведущих в городской парк. Действительно, они существовали, что называется "для красоты", поскольку практически были установлены здесь без надобности – парк никогда не закрывался. Даже позолоченные фазаны поблескивая красовались на внутренней стороне створок.
Парк культуры и отдыха – надпись на металлической арке при входе.
Как для маленького городка, затерянного на грани областей, промеж леса и бескрайних полей, его центральная часть  выглядела очень даже таки ничего. Уверен, архитекторам Тихой Долины позавидовали бы даже коллеги из городов побольше и поважнее.
Мы остановились, решая куда нам идти дальше, но, по-моему, все уже было решено, кому-то из нас придется войти в этот густо-зеленый, заросший парк. Оставалось двигаться туда куда указывает стрелка. Добро пожаловать в центральный парк Тихой Долины!
-Посмотришь что там творится? – Обнажив прямоугольные зубы, спросил Игорь. Я был готов к этому и даже сам хотел пойти туда. Не знаю зачем и почему, но я ощутил что не могу пройти мимо, мне обязательно нужно посетить этот парк, будто это самое интересное место в путеводителе нашей экскурсии. 
-Посмотрю. – Твердо ответил я, еще раз взглянув на постамент на котором гротескно выделялось обещание партии: "Мы придем к победе коммунистического труда!" – А ты?
-Я пройдусь вдоль дороги, может чего и отыщу. Если что – кричи.
-Не думаю что придется. – Ответил я и, перейдя дорогу, окунулся в приятную прохладу, оказавшись в тени высоких крупнолистых каштанов.   
Это был чудный парк, в миниатюре напоминающий ленинградское садовое кольцо, с широкими аллеями, усеянными красным гравием, тянущимися по всему периметру парка, грациозно выполненными в виде буквы "Ф", вдоль которых, словно часовые, стояли в шахматном порядке фонари с разноцветными стеклышками и выстроена живая изгородь из достающего почти до пояса, пожелтевшего в верхушках можжевельника. Можно только представить себе как красиво было здесь находиться вечерами, когда фонари излучали мягкое разноцветное свечение, создавая присутствие праздника, придавая всем предметам вокруг синие, желтые, зеленые, красные оттенки, искажая настоящий цвет кожи, одежды, кустарника, гравиевой дорожки.
К нескольким ближайшим фонарным столбам были прикреплены громкоговорители. Вероятно, они были установлены в те далекие времена, когда из них должны были изливаться песни Анны Герман, "Самоцветов", Юрия Антонова, Боярского и чтения стихов Ахматовой, а на первомайские праздники они должны были озвучивать лозунги и речи партийных деятелей. Помню, как же, в детстве у нас такое тоже было. Громкоговорители, песни, праздники… это было, оказывается, так давно…
Я никогда не видел ничего подобного. Этот город будто был законсервирован все это время, сберегся нетронутым в своем первозданном виде.
В стенах из можжевельника были сделаны специальные "карманы", в которых находились гранитные столики с высеченными шахматными досками и по четыре небольших лавочки -  для гроссмейстеров и зрителей. Сразу же за стеной кустарника  тянулись целые плантации травника.
Но травником они (плантации) были не всегда. Раньше здесь росли цветы. Их даже сейчас видно, несколько дикорастущих роз среди сорняковой травы, на огрубевших ножках, с широко раскрытым бутоном и неопределенным, размыто-алым цветом лепестков. Некогда одни из самых прекрасных цветов на этой планете, теперь они представляли собой жалкое зрелище.
Периодически от главной аллеи в стороны уходили ответвления – узкие гравиевые дорожки, ведущие к небольшим деревянным беседкам, накрытым, словно куполами, свисающими ветвями старых ив. Что ни есть самые романтические места. Вокруг них росли целые поля цветов и их пьянящий аромат витал здесь всю ночь.
Так было раньше. Теперь же эти беседки, как и дорожки к ним, заросли густой буяющей травой, так словно в них никто не входил лет сто. Стали больше похожими на заросшие со времен второй мировой партизанские блиндажи.   
Но даже это не могло запятнать всю красоту дивного парка, утопающего в тени высоченных, развесистых каштанов, и, в завершение, украшенным великолепным (когда-то), правильной овальной формы, озерцом. К сожалению, ныне пересыхающим. Деревянный плавучий домик для лебедей, сев на мель у берега, перекосился одной стороной, и теперь доставал краем крыши до воды.
Вокруг озера расставлено до десятка скамеек с видом на плавучий лебединый домик. Хотя слово "скамейки" здесь неуместно, поскольку роль скамеек выполняли толстые бревна, в которых вытесаны сиденье и спинка, а по сторонам "сидели" то русалки, то нептун с обломанными вилами, то царевна лягушка, то морячок из какого-то мультфильма.  Работа скульптора.
Неподалеку от озера небольшая детская площадка с двумя низенькими качелями для совсем еще малюток и двумя побольше, для среднего школьного возраста, горкой и еще несколькими непонятными для меня, но уверен - очень интересными для малышей, конструкциями. 
Долиняне любили видно рассиживаться влюбленными парами вокруг озера, поскольку эти фигурные, вычурные скамейки стояли уж слишком на близком расстоянии одна от другой, вероятно, чтобы всем хватило места.
С противоположной стороны парка, аккурат напротив площади Ленина с памятником ему и центральной библиотекой, трехэтажное здание местного муниципалитета с мансардами, выстроенное в духе 20-х годов и в котором, наверное, заседали еще большевики со своим ВКПб. Мне показалось, что даже еще при жизни города, это здание слегка не вписывалось в общую картину. Чудесный живописный парк, озеро с лебедями, беседки для романтических встреч, скамейки у озера, целые плантации клумб, на которых цветут розы, а напротив – мутно-белое прямоугольное строение горсовета, с кое-где опавшей штукатуркой, нанесенной в двести слоев побелкой, и скупыми двумя клумбами у входной двери. 
Я подошел к озерцу. Обложенное плоскими камнями, оно с одной стороны высохло вообще, обнажив зеленовато-бурое илистое дно, а с другой постепенно зарастало высокими камышами. Посередине, словно спина Лох-несского чудовища, с воды торчал покрытый водорослью и ракушками, зеленый холм и от него тянулся, свисая в воду, обрывок цепи.  Когда-то к этому подводному холму был привязан цепью лебединый домик, для того чтобы ему всегда оставаться посредине озера.
Теперь же лебединый домик служил для размножения мух, поскольку их тут было такое множество, как возле трупа мертвого слона. И везде эти горы разноцветного тряпья, будто кто-то специально разносил этот безобразный мотлох по всему городу, и скидывал на кучи. 
И тем не менее оно пересыхало, это озеро, а через пару лет от него останется лишь жалкая лужица, питающаяся дождевой водой. От него уже идет гниловатый запах парующего болота, обычно означающий только одно - этому водоему скоро наступит конец.
Но я видел его не таким. Я видел его совсем другим. Как в сказке, с плавающими возле самого берега двумя белоснежными лебедями, волнующейся от легкого дуновения ветра прозрачной водой и множеством детей на каменном берегу. Они бросали благородным птицам куски хлеба, бултыхали ногами в воде, визжали от попадающих им на лица брызг воды, а за ними стояли их родители и, не сводя глаз со своих отпрысков, наблюдали за ними, пытаясь предвидеть все опасные ситуации. Время от времени они выкрикивали имена своих детей, запрещая делать то, чем они так увлеклись.
Мне даже показалось на секунду что я не представил себе это. Не представил – вспомнил. Что это было со мной на самом деле, и я стоял здесь, любуясь парком и этим озером, от которого сейчас исходили жуткие зловония, и думал… думал, что многие архитекторы из городов побольше и поважнее могли бы позавидовать местным.
-Поди-ка сюда. – Выкрикнул мне Игорь, находясь где-то у здания горсовета. Его голос раздался жутким эхом от облупившихся стен и завис где-то над травниками.
Когда я подошел, он стоял не шевелясь, сгорбившись как старик, у огромной груды металлолома, похожей на взорвавшуюся железную тыкву. Затем сплюнул на сторону и, искоса посмотрев в мою сторону, пнул ногой обугленный кусок ската, из которого торчали ржавые нити корда.
-Рейсовый наверное. – Предположил он.
Да, действительно, только присмотревшись, можно было разглядеть во "взорвавшейся железной тыкве" обгоревший автобус, похожий на ЛАЗовский "Интурист".
Он был неестественно измят, будто его выкручивали в руках как мокрое белье, так что передняя его часть лежала на левом своем боку, а задняя - на правом. С оторванной начисто крышей и испотрошенным салоном, словно его рвали зубами невиданно огромные животные, он задней частью вывалился на тротуар, снеся собой пару деревьев и столб уличного фонаря, а передней перегородил почти всю проезжую часть кольцевой дороги вокруг парка. Сиденья, вернее то что от них осталось, валялись вокруг него в радиусе десяти метров, на асфальте, усеянном несметным количеством кубиков битого стекла. Довольно странно даже для этой ситуации выглядела часть салона, где отведено место для водителя. Нам было хорошо видно это, поскольку именно передком извернут он был к нам.
Такое создавалось впечатление будто кто-то, сверхсильный и сверхмощный, взял и просто отделил водительскую кабину от остального салона автобуса одним рывком и отбросил в сторону, поскольку водительское кресло, панель приборов, руль, вместе с левой частью передка (фарой, куском радиаторной решетки) валялось в отдельности, метрах в пятнадцати позади самого автобуса.
Игорь подошел вплотную к обгоревшим и изуродованным до неузнаваемости останкам места, где должно было находиться место водителя, склонив голову что-то тихо произнес и притронулся рукой к почерневшему, ржавеющему металлу. Я понимал его, ведь он также водитель автобуса, а здесь погиб его коллега. 
Затем он принялся отковыривать какой-то едва уцелевший после пожара кусок фанеры, забившийся между внешней и внутренней обшивкой салона. Я спросил не нужна ли ему моя помощь, но он отрицательно мотнул головой, заверив меня что справиться сам.  И после нескольких усердных попыток, ему таки удалось изъять этот кусок фанеры из-под обшивки. Достав его, он тут же принялся резво вытирать полом своей зеленой майки его от сажи, хотя и без того все было видно. Это была табличка, на которой в автобусах написаны наименования населенных пунктов, между которыми они курсируют.
На прямоугольном куске фанеры было написано ровными черными буквами "Тихая Долина – Одесса". Какое дикое, зловещее совпадение. Этот автобус держал курс на мои, южные земли, он ехал домой, но так и не смог выехать отсюда. Почему об этом никто не знает? Почему этот день не объявили траурным, день когда произошло вот это?
Рядом, с подобными повреждениями (хотя словом "повреждения" это едва ли назовешь), лежала спортивная двухместная машина. С разгону, она врезалась в автобус и, сделав несколько кувырков, отлетела в сторону парка и, снеся с корнем несколько метров кустарника, залегла на крышу. Два блестящих в лучах солнца, хромированных прямоточных глушителя торчали из нее будто перископы подводной лодки. А колеса… Бог ты мой, одно из них залетело на дерево, зацепившись за обломанную ветку, а другое, с вырванной "с мясом" полуосью, застряло в лобовом стекле такси - старенькой "вольво" – воткнувшись культей полуоси в водительское сиденье и прошив его насквозь. Хочется верить, что водителя такси в тот момент в ней не было.
-Что скажешь? – По сотому разу беглым взглядом осматривая останки автобуса, спортивной машины и "вольво", спросил Игорь.

Отредактировано Death Fataller (2008-05-22 10:29:00)