ЧУДЕС НЕ БЫВАЕТ

  Полуденное солнце палило нещадно, и одинокий путник на обочине проселочной дороги вызывал сочувствие. Машина, подняв клубы пыли, проехала мимо, потом резко затормозила, и дверь гостеприимно распахнулась.
  - Садись, дружище! Наверное, не очень приятно топать по такой жаре?
  - Спасибо тебе, добрый человек. Уверяю, мне это не доставляет никаких неудобств, но если ты намерен проявить милосердие, - путник снял с плеча котомку и неловко втиснулся на сидение, поставив между ног суковатый посох.
  - Милосердие! - хохотнул водитель, включая передачу, - скорее здесь замешан чистейший, дистиллированный эгоизм. До города двести миль, проехал я примерно столько же и мне чертовски надоело сидеть в одиночестве и молчать, словно дохлая рыба. Поэтому на одной чашке весов возможные неудобства, которые я могу получить, подсадив такого пассажира, а на другой желание скрасить время приятной беседой. Надеюсь, ты способен вести приятную беседу? - он иронически покосился на путника.
- Мне приходилось разговаривать с людьми, - утвердительно кивнул тот, - не скажу, что мы всегда находили понимание, но, по крайней мере, всегда старались его достичь.
  - Вот-вот, - жизнерадостно подхватил водитель, - я и говорю, что если люди пытаются друг друга понять, они найдут способ это сделать. Ведь отчего все проблемы? От непонимания. У одного голова набита одним мусором, у другого - другим, каждый копается в своем мусоре, считает его самым правильным, самым лучшим и ни в грош не ставит то, что думает другой такой же умник.
  Пассажир согласно кивнул головой.
  - Мне кажется ты прав. Слишком много человек уделяет рациональному, слишком мало прислушивается к тому, что говорит ему не разум, а сердце и совесть. Отсюда и возникают перекосы в представлении о сути вещей и поступках, которые совершают люди.
- Сердце, совесть... ты ещё библию вспомни. Время сейчас не то, чтобы слушать сердце и совесть. Я не говорю, что это хорошо, просто от этого никуда не денешься. Вот возьми меня: живу в маленьком поселке, имею дело, которое меня кормит, семью и спокойную, размеренную жизнь. Иногда, вечером, мне ещё удается услышать, что говорит это самое сердце. Но примерно раз в две недели я должен ездить в город за товаром, и когда я попадаю в адово столпотворение, когда окунаюсь в водоворот людей, событий, информации – я забываю и о сердце и о совести. Бога там нет, потому что тем, кто в этой чертопляске живет, просто не до него. Возможно, пару тысяч лет назад люди существовали по другим законам, но сейчас в век скоростей и другого темпа...
  - Люди всегда одинаковы, - проговорил путник, смотря прямо перед собой, - и две тысячи лет назад они были точно такими же. Нет никакой разницы, ездит ли человечество на осле или на автомобиле. Меняются окружающие предметы, но суть человека не меняется, поверь мне. Осторожно!
Лежавшая в тени куста овца, испугавшись звука мотора, бросилась через дорогу, но, настигнутая бампером, закувыркалась в пыли.
  - Чтоб тебя! - водитель резко затормозил, выключил двигатель и, открыв дверь, вышел наружу. Мгновенно воздух раскаленной степи окутал его, вызвав небольшое головокружение. Он присел перед забитым пылью клубком шерсти, который совсем недавно был овцой.
  - Откуда ты взялась? Здесь и жилья никакого нет, - растерянно проговорил водитель и, потянув шейный платок, сложил его в несколько раз, утер мокрый лоб, а затем подсунул под свернутую набок голову животного.
  - Черт тебя дери! Вынесло под колеса... жалко животину.
  - Убежала, наверное, - раздался сзади голос, и пассажир присел рядом, - в этих местах за ними не особо внимательно смотрят, и овцы часто отбиваются от отары. Бывает – приходят назад, бывает - нет. Бедняга... - он погладил животное по голове.
  - Нехорошо это, неправильно. Рано тебе уходить, - проговорил пассажир, продолжая гладить безвольно откинутую голову.
  - Рано! Кто бы знал, когда нам рано, а когда в самый раз, - отряхнув руки, поднялся водитель. Он подошел к машине и постучал ногой по переднему скату. - Вот, колесо! Ездит–ездит, а в один прекрасный день – хлоп и нету. Так и все в мире. И никто не в силах отодвинуть этот момент, никому не дано...
  Сзади раздалось блеяние, и водитель обернулся. Овца стояла на ногах и доверчиво терлась головой о руки путника. Водитель восторженно шлепнул себя по коленям, выбив клуб пыли.
  - Эх! Мать твою... ожила! Очухалась! Ну, знать, не судьба. Видно поживешь ещё, пока волки не задерут.
  - Я думаю, теперь она отправится домой, - путник поднялся и хлопнул овцу по пыльному боку. Та послушно затрусила прочь от дороги. Водитель и пассажир вернулись в кабину.
  - Знаешь, я тридцать лет баранку кручу, ни одной кошки не задавил. Всегда приторможу, а то и остановлюсь. Жалко мне их, а тут - овца. Хорошо что так обошлось, - водитель порылся в дорожной сумке, достал флягу с водой, открыл и сделал большой глоток. Затем он протянул флягу пассажиру – тот отрицательно покачал головой.
  - Слушай! Ты может голоден? Есть хочешь? Держи! - водитель достал из сумки гамбургер и протянул путнику. - Я утром на заправке купил пару, сам уже поел, а этот остался.
  - Спасибо тебе, добрый человек, за то, что ты вновь проявляешь милосердие и отдаешь мне трапезу, но я приму это только при одном условии, что мы разделим её, - путник разломил гамбургер и протянул половину водителю.
  - Тут одному есть нечего, - запротестовал тот, но, посмотрев на путника, взял и откусил от своей половины. - Слушай! А где ты так выражаться наловчился? Не похож ты на обычного бродягу, а?
  - Мне довелось немало путешествовать, - пожал плечами пассажир, - бывал в разных странах и всегда стараюсь говорить так, чтобы люди меня понимали. Ведь ты меня хорошо понимаешь?
  - Конечно! С тобой вообще, приятно разговаривать. Чем-то от тебя таким, теплым веет. Ты вот опять о милосердии помянул, а я думаю что никакое это не милосердие. Вот если б я с голоду подыхал и отдал тебе еду, тогда это было б милосердие. Только вряд ли я бы тогда тебе её отдал. Те, кому доводилось голодать, говорят, что это нестерпимые муки. Вообще, я тебе скажу - мир зол и жесток. Посмотри, что творится - человечество воюет всю свою историю. За территории, за то чтобы жить за чужой счет, хапнуть дармовщинку. Но это ладно. Когда воюют страны-противники, я ещё понимаю – политика и все такое. Но когда брат на брата руку поднимает, отец на сына и сын на отца - вот это действительно страшно. Я часто задумываюсь чего в мире больше добра или зла. И ответ очевиден - конечно, зла. Мир мерзок по своей сути и делаем его мерзким мы - люди. У животных все устроено справедливо, животные чисты и безгрешны, если и убивают, то не от жестокости и алчности, а из справедливого желания жить и продолжать род. А человек? Подлее твари не найти во вселенной...
Продолжая разговаривать, водитель откусывал куски от своей половинки гамбургера и для пущей убедительности размахивал им перед собой. Внезапно, он замолчал и внимательно осмотрел остаток булки. Тот был почти таким же, как с самого начала, словно от него и не откусывали последние пять минут. Водитель украдкой взглянул на пассажира и, увидев что тот сидит задумавшись и не обращает на него внимания, незаметно выбросил булку в приоткрытое окно.
  - Вот! Видишь... а ты говоришь, - озадаченно пробормотал он, сбившись с мысли.
  - В мире всего много, и добра и зла. А то, каким его ощущаешь, зависит в первую очередь от тебя, - уверенно сказал пассажир. – Человек, словно камертон, настроенный на определенные частоты. Настроен человек на добро, и он видит вокруг добрые дела и поступки, видит доброе отношение, а все прочее отлетает от него как высохшая грязь. Другой вопрос - как настроить себя таким образом? Кому-то это дано от рождения и их считают блаженными, кто-то достигает упорной работой, у всякого свой путь, но все это называется любовь.
  - Все это называется клиника! - водитель внезапно разозлился, - ты говоришь такие общеизвестные, набившие оскомину вещи что слушать противно. Все это нам вдалбливают с младых ногтей и что... кто-то живет по этим заповедям? Лицемерные святоши, которые только и ждут мгновения, когда останутся наедине с собой и займутся всякими пакостями? Людям давно осточертели прописные истины, они приелись до тошноты. Оттого каждое новое поколение бросается искать их заново, но постепенно отращивает сытое пузо, успокаивается и обретает здравый смысл.
- А не тогда ли оно успокаивается, когда начинает понимать, что их просто нет - других истин? - скептически хмыкнул пассажир. Просто для того, чтобы люди вновь поверили в них, должен опять прийти мессия, сотворить чудо и тогда толпа уверует в то, что его слова заслуживают внимания. Но чудо - продукт скоропортящийся и ему постоянно придется творить все новые, а потом и это толпе приестся, и они будут смотреть на него, как на очередное шоу Копперфильда.
  - Вот-вот, - подхватил водитель, - а потом их по башке, всех сразу, концом света. Тогда-то у них и просветлеет в голове.
  - Не будет никакого конца света, - устало сказал пассажир и потер руками виски, - каждый сам себе устраивает конец света и страшный суд в индивидуальном варианте, но от этого он не менее суров и справедлив.
 
  Некоторое время они молчали, и путник задремал.
  Через пару часов между холмами показалось большое озеро, и пассажир встрепенулся.
  - Кажется, я приехал. Выйду здесь, мне нужно на ту сторону.
  - Вряд ли ты найдешь, на чем переправиться. А в обход идти далековато будет. Может быть, доедешь со мной до города, а там сядешь на автобус?
  - Нет, спасибо, я привык... удачи тебе.

  Машина остановилась, путник выбрался из кабины. Он приветливо помахал рукой и направился к воде. Подойдя к озеру, он постоял, прислушиваясь к шуму удалявшегося автомобиля, сбросил сандалии, попробовал теплую, прогретую воду ногой и вступил на блестящую водную поверхность, которая лишь чуть прогнулась. Постояв так некоторое время, он улыбнулся чему-то своему и зашагал по сверкающей, солнечной дороге, проложенной по озеру заходящим солнцем.